(ОБРАЗ КОНЯ В ИНДОЕВРОПЕЙСКОЙ ТРАДИЦИИ)
Конь является священным животным во многих мифоэпических системах мира. Однако в отношении индоевропейской сакральной Традиции это утверждение было бы не совсем корректно: для индоевропейца конь – немного больше, чем просто священное животное. Несомненно, исторически это связано и с той огромной ролью, которую лошади сыграли во время пятитысячелетней миграции индоевропейцев по просторам Евразии. И все же мне видится в этом специфическом отношении наших предков к коню и нечто сугубо сакральное. Конь (кобыла) часто выступают не только как спутники бога или богини, но и как одно из их воплощений; даже собственное имя Мирового Древа у индоевропейцев прямо связано с образом коня. Так, скандинавское Иггдрасиль в переводе означает «Скакун Игга» (т.е. Одина), а ведийское Ашваттха – «Лошадиное место» или «Лошадиное стойбище».
История общения человека с конем начинается, вероятно, еще в мезолите. По крайней мере, в неолите наши индоевропейские предки уже содержали крупные табуны. Древнейшие коневодческие поселения связываются сегодня со среднестоговской археологической культурой (правобережье Днепра) и датируются серединой IV тысячелетия до н.э. Интересно, что уже тогда в том или ином виде существовал культ коня. Так, например, при раскопках поселения Дереивка (к югу от Кременчуга) было вскрыто культовое захоронение конского черепа с двумя черепами собак.
Нужно иметь в виду, что это были еще не те спокойные кони, которых мы привыкли видеть в современных европейских деревнях. Пасти табун таких лошадей из полусотни или сотни голов (такое количество, судя по всему, имели табуны стреднестоговской культуры) можно только при условии, что его сопровождают верховые. А значит, середина IV тысячелетия до н.э. – верхняя крайняя дата освоения индоевропейцами верховой езды.
Верховая езда того времени очень отличалась от современной. Даже уздечка появилась лишь спустя несколько веков. Седло было изобретено только в середине I тысячелетия до н.э., шпоры – лишь на рубеже эр, а стремена – вообще только к IV-V векам н.э. И тем не менее, начиная с этого времени и уже навсегда конь будет играть в жизни индоевропейцев совершенно особую роль.
Приручение носителями среднестоговской культуры дикой лошади (впервые в Европе!) подразумевает не только хозяйственные, но и военные отличия их от соседей не-индоевропейцев. Оно означает появление конного воина. С другой стороны, даже говоря о столь давних временах, мы уже можем утверждать, что конь занимает важное место и в сакральной жизни наших предков. Он, несомненно, является солнечным символом. Его почитание еще больше увеличивает пропасть между древними индоевропейцами и Старой Европой , поклонявшейся быку – животному лунному и теллурическому…
Во второй половине IV тысячелетия до н.э. индоевропейцы уже занимают более обширные территории, на западе достигнув бассейна Днестра, а на востоке – Южного Приуралья. Стремительному их продвижению способствует новое изобретение, опять-таки связанное с конем, – колесо и колесная повозка.
Эта новая, огромная по территории своего распространения индоевропейская культурно-историческая общность (КИО) получила сегодня название древнеямной и датируется серединой IV- концом III тыс. до н.э. Ее роль в этногенезе индоевропейских народов невозможно переоценить. Это – не просто начало широкомасштабной экспансии; древнеямная КИО – это, прежде всего, та среда, в которой формировались ведущие «подсемьи» индоевропейцев, деятельность которых определила в дальнейшем исторические судьбы и культуру большей части Евразии.
Носители древнеямной КИО были не первыми в истории, кто стал использовать колесный транспорт. Но тот тип боевой колесницы, который стал самым мощным ударным вооружением на границе III и II тысячелетий до н.э. и оставался таковым около двадцати веков, разработан именно ими. И именно эта боевая колесница позволила индоевропейцам совершить беспрецедентный «рейд» по просторам Евразии, изменив обитаемый мир от северного Китая до Атлантики.
Сегодня часто говорят, что древнейшие археологически достоверные остатки индоевропейской боевой колесницы обнаружены при раскопках Синташты (синхронного Аркаиму арийского города на южном Урале) и датируются XX-XVIII веками до н.э. Ныне скрытая водами Брединского водохранилища, Синташта бронзового века представляла собой интереснейший комплекс, включающий оборонительные сооружения, храмы, разновременные захоронения. В одном из погребений и были обнаружены остатки захороненной вместе с воином или жрецом боевой одноосной открытой сзади колесницы, снабженной колесами на спицах – важнейшим достижением индоевропейских мастеров того времени. Кузов этой колесницы имел ширину около 1 метра; к кузову крепилось изогнутое дышло с ярмом, рассчитанным на двух лошадей. Однако существует более древняя находка – «предок» синташтинской колесницы, обнаруженный при исследовании погребений катакомбной археологической культуры у с. Марьевка на Днепре (неподалеку от Запорожья). Отличие найденной здесь колесницы заключается в использовании тяжелых сплошных колес (что существенно уменьшало ее скорость в бою), в остальном же она полностью идентична более поздней «классике». Остатки этой колесницы сохранились на удивление хорошо и позволяют практически полностью восстановить ее внешний вид.
Ранняя индоевропейская боевая колесница из погребения у с. Марьевка. Последние века III тысячелетия до н.э. Реконструкция Н.Н. Чередниченко и С.Ж. Пустовалова.
В историческом отношении образ боевой одноосной колесницы можно назвать определяющим для индоевропейской цивилизации. И это связано не только с ее ролью в экспансии индоевропейцев, но и с ее сакральным значением, явно унаследованным от исходного солнечного культа коня. Практически повсюду, куда добирались индоевропейцы, боевая колесница становилась неотъемлемой частью мифа и эпоса – от Вед и Махабхараты до ирландских саг. Так, например, солярные боги наших предков и их родственников совершают свой путь в небесах именно в колеснице: Сурья – в ведийской мифологии, Гелиос – в греческой и т.д. В социальном же отношении боевая колесница приобрела характер своего рода сигнификатора «права на магическую Силу», став атрибутом высших сословий индоевропейского социума. Позднее таким символом был непосредственно боевой конь…
…К концу эпохи бронзы и наступлению в Центральной и Северной Европе железного века боевая колесница полностью сохранила свое значение самого мощного ударного вооружения. В кельтских районах это значение было «поддержано» изобретением металлического обода колеса, на порядок увеличившего его прочность (первоначально этот обод был бронзовым). Возможно, именно с тем, что кельты дольше других западных индоевропейцев использовали колесницы в боевых целях, связан тот факт, что в кельтском эпосе колесницы встречаются очень часто. В северных и восточных, преимущественно славяно-германских, районах Европы значение колесницы как боевой техники было гораздо меньшим: ее широкому использованию мешали непроходимые леса. Однако память о священном значении колесницы не исчезла и на Севере: сохранились многочисленные изображения колесниц на скандинавских скалах.
Два примера изображений колесницы на шведских скалах. Слева – Фискебю, справа – Херребро. Бронзовый век
Современные исследования показывают, что в сакральном отношении образы коня и колесницы наши далекие предки не оделяли друг от друга, т.е. они были семантически тождественны (см., напр.: Вяч. Вс. Иванов. О соотношении этимологии и реконструкции текста// Этимология. Вып. 1984 г. – М., 1986). Солнечный символизм коня полностью «перешел» и на колесницу после ее изобретения. Точно так же и конь, равным с колесницей образом, выступал атрибутом солярных, а позднее – небесных и грозовых богов. Уже у хеттов (II тыс. до н.э.) бога грома и царской дружины – Пирву – представляли как всадника на белом коне. Этот древнейший индоевропейский образ (имя Pirwa- восходит к восстановленному имени праиндоевропейского бога-громовержца *per(k)uno), проходит через тысячелетия развития нашей цивилизации и воплощается даже в христианстве (Георгий Победоносец)).
И все же, насколько мы можем судить, индоевропейский культ коня с самых древнейших времен имеет два аспекта, иногда взаимосвязанных, а иногда и противоречащих друг другу. С одной стороны, как мы уже говорили, конь – соратник небесного Бога или Бога Солнца. С другой стороны, образ коня в Традиции очень четко ассоциируется с переходами между мирами (в частности – между Миром Мертвых и Миром Живых). В этом отношении особенно показателен Слейпнир – восьминогий конь Одина. Да и скандинавское имя Мирового Древа – «Скакун Игга» – возвращает нас к шаманской идее путешествия между мирами по древесному стволу. Иногда предполагается, что кельтский культ «лошадиной богини» Эпоны мог ассоциироваться и со смертью: восседая на белой кобыле или принимая ее облик, Эпона могла сопровождать умерших.
Три примера кельтских монет с изображениями коней (сверху вниз):
1 – Британия, тринованты; надпись на реверсе (CVN) ассоциируется с бриттским князем Кинобелином; на аверсе – изображение процветающего колоса – символ плодородия;
2 – Британия, атребаты; конь на реверсе изображен под свастикообразным символом Солнца;
3 – континент, галлы; на реверсе – стоящий над опрокинутой лирой (символ Смерти) конь, проткнутый копьем или дышлом колесницы (сравн. ирл. саги о встречах с наездниками из Иного Мира, мира мертвых)
Оба эти аспекта находят отражение и в сакральной графике Северо-Запада. Так, на северных скалах мы видим датируемые бронзовым веком изображения коней, влекущих солнечные колесницы, и там же – коней, запряженных в «корабли мертвых». Аналогичный дуализм присутствует и в более поздних памятниках. Например, для кельтов эпохи Латена и начала I тыс. н.э. изображение коня в сакральном контексте является более чем привычным. Мы встречаем кельтского коня на произведениях прикладного искусства, на фундаментальных памятниках и (в огромном количестве) на монетах. Иногда он предельно реалистичен, иногда принимает фантастические формы, иногда присутствует лишь в качестве символа. Но семантически эти изображения всегда связаны либо с культом Солнца (и плодородия), либо – с представлениями об Ином Мире.
Этот аспект значения образа коня, связанный с Иным Миром и переходами между мирами в целом, на корпусе кельтских монет очень четко привязан к специфическому образу коня-андроцефала – «коня с человеческим лицом». Не сохранилось ни одного древнего кельтского текста, в котором был бы описан подобный персонаж, однако нордическая мифология в целом знает массу примеров придания коню человеческих качеств (сравн., напр.: «…и заговорил конь человеческим голосом»).
Характерным примером может послужить ряд монет, на которых «конь с человеческим лицом» управляется Мертвой Головой (чей образ связан с Иным Миром и представлен во всех ветвях нордической Традиции, а в кельтской ветви играет особенно значимую роль). На двух представленных ниже монетах ведущая коня-андроцефала Мертвая Голова оказывается еще и заключенной в символ материнского чрева, что подчеркивает связь с темой рождения и смерти. На первой из этих монет длинная, заканчивающаяся звездой или крестом линия даже указывает как будто задаваемое направление движения – вниз, в Мир мертвых. Там внизу, под ногами коня, символически изображено некое строение, в котором можно предполагать храм или неоднократно воспетый в кельтских сказаниях и поэмах замок Иного Мира. На второй монете под ногами коня оказывается распростертая человеческая фигура; резонно предположить, что это – изображение мертвого человека. Рассмотрение общего контекста кельтской сакральной графики дает тому дополнительные подтверждения…
Конь-андроцефал, направляемый Мертвой Головой. Галльские монеты
А вот в Скандинавии эпохи Венделя изображения коня мы встречаем, например, на рунических камнях в Килвере (IV век) и Эггъюме (VII век), закрывающих погребения знатных людей (князей, магов или жрецов). И это снова указывает нам на второй, связанный с переходом между мирами, аспект семантики данного образа.
Символическое изображение коня – проводника между мирами – и руническая надпись (фрагмент) на камне, закрывающем погребение в Эггъюме. VII век
Собственно говоря, упоминания о коне как о существе, способном преодолевать границы миров (и помогать в этом своему хозяину – человеку), присутствуют в фольклоре и мифах всех родственных индоевропейских народов Северо-Запада Евразии: славян и балтов, германцев и кельтов. Именно с этим связана и роль коня в погребальных ритуалах этих народов. На протяжении многих тысячелетий наши предки хоронили коня вместе с его хозяином, «обеспечивая» последнему надежного проводника в Пути. Традиция эта возникла еще во времена начала экспансии индоевропейцев, но благополучно пережила даже эпоху массового крещения наших народов. Уже в историческое время традиция жертвоприношения коня и его захоронения вместе с владельцем сохраняется у германцев, пруссов, литовцев, славян… Конечно, нельзя в этом отношении не вспомнить и «Песнь о Вещем Олеге», где конь, уже мертвый, прямо выступает в качестве проводника в Иной Мир для Вещего Князя. Но эта традиция – не только предания. Ибн-Фадлан, например, рассказывает нам о похоронах знатного руса, который был сожжен вместе с его конем. У Аль-Масуди мы встречаем упоминание о том, что знатные русы и славяне сжигают коней вместе со своими умершими. О погребении воина вместе с его конем говорится в былине о Потоке-богатыре. Да и современная археология прекрасно знает многочисленные случаи погребений русских дружинников вместе с их конями: в Киеве и Чернигове, на Ладоге и вдоль Клязьмы…
Журнал "Родноверие" выпуск №5
Антон Платов