Стоглав — законодательный сборник середины XVI века, состоящий из ста статей по вопросам церковной жизни и светского быта. Был наряду с номоканонами основным источником церковного права второй половины XVI–XVII веков. При активном участии митрополита Макария в 1551 г. прошёл церковный собор, материалы которого были оформлены в книгу, вошедшую в историю как «Стоглав» и включавшую в себя сто ответов собора на вопросы царя Ивана IV Грозного, касавшиеся церковных и мирских дел. В царских вопросах была отражена программа политической группировки, получившей название «Избранной рады», направленная на упорядочение жизни в стране, разграничение полномочий церкви и государства.
Стоглав пытался решить следующие насущные вопросы того времени: укрепление церковной дисциплины среди духовенства и борьба против порочного поведения представителей церкви (пьянства, разврата, взяточничества); ростовщичество монастырей; унификация церковных обрядов и служб; полномочия церковного суда; борьба против пережитков язычества среди населения; жёсткая регламентация (по существу, введение своеобразной духовной цензуры) порядка переписки церковных книг, писания икон, строительства церквей и т. д.
Стоглав не является художественным произведением, но трудно не согласиться с академиком А. С. Орловым, усматривавшим «признаки несомненной литературности» в предисловии книги, где картинно, зримо рассказывалось об открытии собора, передавался не только смысл, но и стиль выступлений. Для многих статей Стоглава характерно бытописание. Они изложены живым разговорным языком, особенно если касаются обличения церковных «нестроений», падения общественной нравственности и забвения национальных традиций, когда «в церкви стоят в тафьях и с посохами, бреются даже старики, одежду неверных земель носят, крестятся не по существу, лаются и срамословят». К «злым ересям» Стоглав относит народные обычаи, обряды и суеверия, свидетельствующие о глубоких корнях язычества в сознании русских людей. Он обличает веру в колдунов и знахарей, подвергает критике то, что «скоморохи и глумцы рыщут пред свадебным поездом», а «судящиеся бьются на поле», то, что «в Троицкую субботу на кладбищах причитают, а потом поют песни сатанинские и пляшут».
***
Ныне многочисленные списки Стоглава XVI–XX веков, часто с владельческими записями не только духовных лиц, но и посадских людей,[1] рассматриваются как наиболее явное свидетельство того, что это был документ государственного значения. Наличие же разных его вариантов объясняют сегодня тем, что при доведении решений собора до жителей страны «строго следовали принципу, который заключался в том, что до разных слоёв населения доводилось лишь то, что их непосредственно касалось. Так, в Симонов монастырь послали главы о монастырских порядках, в города (к церковнослужителям и должностным лицам) — о белом духовенстве и суде; во всеобщее сведение объявили лишь о запрещении сквернословить, брить бороды, лживо целовать крест и ходить к волхвам».[2]
Хотя задачи Стоглавого собора были гораздо масштабнее, чем выявление царивших в низших слоях общества нехристианских традиций, однако место, отведённое в постановлениях этой проблеме, говорит о её актуальности для середины XVI века. Характеристике языческого наследия русского народа посвящена часть 41‑й главы, где собраны так называемые «вторые царские вопросы»; главы 91‑я, 92‑я, 93‑я, 94‑я и 100‑я, где более подробно рассмотрены некоторые аспекты проблем, поднимавшихся в 41‑й главе; а также 8‑я и 34‑я главы, вскользь упоминающие отдельные «нестроения».
В наиболее чёткой обрисовке недостатков религиозной жизни были заинтересованы в первую очередь приходские священники, ежедневно сталкивавшиеся с жизнеспособностью «бесовских» обычаев.
Не случайно ряд исследователей считали, что все 32 дополнительных царских вопроса собору, в число которых вошли и вопросы, связанные с языческими пережитками и ересями, не были заранее подготовлены от имени царя, как это утверждает их название, но возникли на самом соборе и задавались устно, из‑за чего ответы на них помещались не отдельным блоком, а сразу же за соответствующим вопросом.[3] Один из исследователей Стоглава В. В. Шапошник также пришёл к выводу, что эти вопросы были заданы представителями провинциального духовенства, стремившимися обеспечить себе опору в борьбе с самовольным творчеством народа, соединявшего в единый комплекс элементы православной и языческой культуры.[4]
По мнению ряда исследователей, «„Стоглав“ — это попытка водворить культурное единообразие на всем пространстве только что собравшего удельную Русь Московского государства; это попытка покончить с русским „двоеверием“, заменить его „благочестием“».[5]
Собор дал служителям церкви ориентиры, опираясь на которые местные священники должны были вести просветительскую работу среди населения, в случае надобности накладывая на нерадивых «овец Христовых» епитимью или даже отлучая отдельных прихожан в целях спасения остального стада.
В указанных вопросах церковь и государство выступали рука об руку, но при главенствующей позиции иерархов, в сферу действия которых и входило всё, связанное с нарушениями религиозного характера. Обращение же к помощи светской власти требовалось потому, что некоторые аспекты данного круга проблем входили в компетенцию государства — ведь только царь мог использовать не духовные, а репрессивные методы воздействия. Но и в этом случае обычно предполагалась совместная реакция. Не надо забывать и о том, что с конца XV века Русь во многом учитывала византийский образец религиозно‑политического устройства с царём как главенствующей фигурой для обеих ветвей власти.
Исследователи неоднократно отмечали связь между Стоглавом и другим памятником середины XVI в. — Домостроем, также проявлявшем заботу о чистоте жизни христианина.[6] По мнению М. А. Орлова, в «Домострое мы находим довольно полное перечисление всех ходячих суеверий его времени из области демонизма»,[7] которых следовало избегать православным.
В отличие от Стоглава, Домострой не имеет точной хронологической точки отсчёта своего существования. И хотя многие авторы считают, что его окончательная, сильвестровская, редакция сложилась в контексте первого периода царствования Ивана Грозного при активном участии советника молодого царя, протопопа Сильвестра,[8] однако формирование руководства относят к более раннему времени. Так, полагают, что основные части Домостроя сложились в Новгороде уже в конце XV столетия из самостоятельных текстов нравоучительного содержания, причём древнейшую часть представляют главы, начиная с 30‑й.[9] Таким образом, Домострой представляет собой произведение, составленное на основе наблюдений за жизнью русского народа на основной территории его обитания, и даёт достаточно полные сведения о быте наших Предков, когда критикует его.
Исследователь пишет: «Развитие общественных отношений привело к необходимости создать аналогичные "наказания" для мирян незнатного происхождения», следствием чего и стало появление в середине XVI века Домостроя, предназначенного для горожан среднего достатка, купцов и дворян.[10] И, конечно, правы исследователи, утверждающие, что Домострой отражал идеал жизни в миру таким, каким его видели духовные лица, но не сама паства,[11] выделявшая в книге прежде всего те главы, в которых давались дельные советы по ведению домашнего хозяйства.
В 117‑й главе византийского аналога Домостроя — Стратегика — делается предостережение против узнавания будущего путем колдовства, веры в сны (даже божественные) и ношения на шее талисманов, представленных на Руси под названием наузов, так как все это может привести человека к духовному падению.[12]
Стоглав и Домострой в основном отражают ситуацию, сложившуюся к середине XVI века. Существуют и дополнительные актовые материалы, позволяющие уточнить, например, особенности проведения народных игрищ в ночь на Ивана Купалу или отношение властей к скоморохам и ворожеям.[13] Это памятники церковно‑учительной литературы, сочинения таких деятелей той эпохи, как Иосиф Волоцкий и Максим Грек, которые неоднократно выступали с обличениями народных суеверий, а также писания прочих церковных деятелей. Среди последних можно назвать, в частности, Слово св. Григория об идолах (четыре списка XIV–XVII в.), слово «О посте к невежам в понеделок второй недели» (один список XVI в.), «Слово некоего христолюбца и ревнителя по правой вере» (списки XIV–XVII вв.), ряд слов Иоанна Златоуста (списки XIV–XVII вв.), «Слово о поклонении твари» (списки XIII–XVI вв. в трех вариантах), слово св. Исайи «О поставляющих вторую трапезу роду и рожаницам» (списки XIII–XVII вв.), слово «О вдуновении духа в человека» (один список рубежа XV–XVI вв.) и др.
Большинство списков было опубликовано Н. Я. Гальковским в книге «Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси».[14] Исследователь дал характеристику каждого из отобранных им наставлений и обобщил свои наблюдения в отдельном томе. Он, в частности, пришёл к выводу, что пик обличительных выпадов духовенства против языческой практики наших Предков падает на XII–XIII века, впоследствии же церковь все меньше говорит о язычестве, но всё больше обвиняет паству в нарушении христианских заповедей.[15] Тем не менее именно в XVI веке появляются новые списки старых поучений, дающие дополнительную информацию о соблюдавшихся народом обычаях. Как раз эти списки, на что обратил внимание и Н. Я. Гальковский, подтверждают живучесть языческих традиций в эпоху средневековья.[16]
Также существовали сборники исповедных вопросов, или «поновлений», призванных выяснить степень соответствия жизни прихожан требованиям церкви. В XV–XVI веках такие сборники, в том числе «худые», т. е. ложные, не отредактированные в соответствии с последними требованиями, а потому могущие вызвать своими вопросами интерес паствы к уже отжившей практике, номоканунцы, по утверждению Н. Тихонравова, были распространены довольно широко.[17]
Что касается зарубежных источников XV в., то их почти нет, так как иностранцы бывали в России в основном проездом, и их наблюдения столь поверхностны, что не могут быть с достаточной долей уверенности отнесены к русским, которых европейцы зачастую путали с татарами. Кроме того, в этот период сама Русь не очень‑то допускала чужаков к своим святыням. Но проникновение иноземцев на русскую службу при Иване III неизбежно влекло за собой углубление их представлений о местных нравах.
Журнал "Родноверие" Выпуск 15
[1] Емченко Е. Б. Стоглав: предполагаемый оригинал полной редакции // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1990. С. 47, примеч. 9.
[2] Шапогиник В. В. Деятельность митрополита Макария и церковно‑политические события в России 40‑х – 50‑х годов XVI в.: автореф. дис… канд. ист. наук. СПб., 1998. С. 17.
[3] Бочкарев В. Я Стоглав и история собора 1551 г. Историко‑канонический очерк. Юхнов, 1906. С. 97; Черепнин Л. В. К истории «Стоглавого» собора 1551 г. // Средневековая Русь. М., 1976. С. 121.
[4] Шапошник В. В. Деятельность митрополита Макария… С. 14.
[5] Новичкова Г. А., Панченко А. М. Скоморох на свадьбе // Генезис и развитие феодализма в России: проблемы идеологии и культуры. Л., 1987. С. 102.
[6] Домострой / подг. В. В. Колесов, В. В. Рождественская. СПб., 1994. С. 307.
[7] Орлов М. А. История сношений человека с дьяволом. М., 1992. С. 214.
[8] Домострой. С. 307; Смоленская «наказная» грамота… С. 227–228.
[9] Домострой. С. 309.
[10] Там же. С. 307.
[11] Бернштам Т. А. Приходская жизнь русской деревни… С. 148; Домострой. С. 313, 330.
[12] Шестаков С. Византийский тип Домостроя и черты сходства его с Домостроем Сильвестра // Византийский временник. Т. 8, вып. 1/2. СПб., 1901. С. 57.
[13] Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1. СПб., 1841 (далее – АИ); Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссией. Т. 1. СПб., 1846 (далее – ДАИ); Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией ИАН. Т. 1. СПб., 1836 (далее – ААЭ).
[14] Максим Грек. Соч. Ч. 1–3. Свято‑Троицкая Сергиева лавра, 1910; Иосиф Волоцкий. Послания. М.; Л., 1959; Гальковский Н. Я. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. 1–2. М.; Харьков, 1913–1916.
[15] Гальковский Н. Я. Борьба христианства с остатками язычества… Т. 1. Харьков, 1916. С. 114.
[16] Там же. Т. 2. М., 1913. С. 18–19, 32.
[17] Памятники отреченной русской литературы. Т. 1. СПб., 1863. С. VI.