В статье на пермском языковом материале исследуется специфика отгонных формул в обрядовом применении (свадебный, похоронный, знахарский обряды) и бытовых паремий, связанных с выпроваживанием и посылами-бранью. В контексте народного символизма исследуются структура и образные основания жанра речевых отсыланий, их связь с мифологической традицией. Особое внимание обращено на характеристику локусов, осмысляемых в народной традиции как сакральные. Делаются выводы об особенностях использования и функциях исследованных отгонных формул в бытовом речевом акте и в ритуале.
В бытовом общении и в различных обрядовых ситуациях в диалектной среде используются устойчивые выражения, семантика которых определяется императивом – требованием удалиться (убраться, уйти), дополненным «адресным» указанием. По жанру такие выражения являются директивами – приказами (иногда с оттенком угрозы), реже просьбами. Е.Е. Левкиевская выделяет среди высказываний-директивов просьбу, как более сильный вариант «мольбу», приказ, запрет как разновидность приказа и заклинание [Левкиевская 2002: 207].
В повседневном общении используются прежде всего бранные выражения, выражающие спонтанную речевую реакцию на неприятную ситуацию. Таковы, например, слова выпроваживания надоевшего гостя: Иди по холодочку (Ты сёдне выпил, вот и не лезь. Иди по холодочку отсюда – д. Пож, Юрлинский р-н); Дохлёбывай и у..бывай! (Они и сидят, и сидят, я уже спать хочу, никаких мне гостей не надо. Встала, руки в боки, говорю: «Всё, пора и честь знать, дохлёбывайте и у..бывайте» – г. Чернушка). Первое пожелание содержит шутливо-иронический совет не в меру разгорячившемуся гостю не просто уйти, а «остыть», второе же представляет собой грубое обсценное отсылание (смягченное рифмой).
Значительное число выражений с отгонной семантикой фиксируется в обрядах. Так, формула отправления Добрые люди, ближние люди, попили-поели, а теперь пора гостям к лешему (д. Пож, Юрлинский р-н) используется при завершении свадебного пира. Посыл в демонический локус (к лешему) здесь выступает не как грубое эмоциональное выпроваживание, а как ритуальная брань, активно используемая в народной традиции в качестве оберега. Об особой функциональной сакрально-магической нагрузке выражения свидетельствует, в частности, помещение его в ритмически и структурно оформленный контекст: Добрые люди, ближние люди, попили-поели, а теперь пора гостям к лешему; добрые люди, дальние люди, разъезжайтесь, ближние люди, расходитесь (д. Пож, Юрлинский р-н). Заметим, что нередко и в бытовых, и в обрядовых ситуациях используются одни и те же формулы удаления. Выражение Убирайтесь в дыру также используется для выпроваживания гостей в конце свадебных гуляний: Угостили в последний день, ухват выносят – конец, мол, гости, убирайтесь в дыру (г. Усолье). Намеренно огрубленное выпроваживание строится на использовании прозрачного эвфемизма (дыра – перенос обозначения сквозного отверстия на детородный орган, ср. в загадке о печи: стоит баба на полу, расшеперила дыру или бранное пермское Каку дыру надо?). Как показывает контекст, высказывание сопровождается символическим действием – «угощением» ухватом, который в обрядовом контексте зачастую также реализует апотропейную функцию (см. об ухвате и другой печной утвари [Баранов 2005]).
В похоронно-поминальной обрядности словесные формулы удаления используются как обереги от покойного. В момент последнего прощания с умершим на кладбище произносят слова, которые обеспечивают невозможность встречи живого человека с умершим: «Дорога с дорогой не сходятся, росстань с росстанью расходятся, и мы с тобой разошлися. Тебе эта дорога, мне другая. Аминь. Аминь. Аминь». И всё, он как отойдёт от тебя (зап. от Корпенко А.С., 1927 г. р., д. Лызиб, Соликамский р-н). Невозможность контакта становится еще более очевидной за счет соотнесения живого и мертвого как двух расходящихся перекрестков дорог (в связи с восприятием перекрестка как прерывания, «перечеркивания» пути).
Активно отгонная семантика формул отправления реализуется в заговорах. В такого рода посылах обозначается конечный пункт перемещения, который, как правило, является принадлежностью другого (нечеловеческого) мира. В заговорах от болезней атрибутами потустороннего пространства, а точнее границами, разделяющими два мира, могут быть горы высокие, леса дремучие, пески сыпучие, болота зыбучие. Например, в заговоре от полуночницы: Полуношница, полуношница, приди ко мне, унеси мою бессонницу, за горы высокие, за леса дремучие, за пески сыпучие, за болота зыбучие… (зап. от Матвеевой Н.Д., 1935 г. р., с. Таман, Усольский р-н). В заговоре от рака – Как рак пятится, так и ты, рак, иди с тела белого, с раба божьего. Иди туда, где зимой пашут, летом снег гребут, где мертвые спят, там тебя, рак, ждут, слово мое лепко и крепко, аминь (с. Юм, Юрлинский р-н) – рисуется несуществующее пространство (небытие), характеристики которого строятся на сочетании несочетаемого: (где) зимой пашут, летом снег гребут, однако чаще используются указания на определенные локусы.
Так, любопытным является отправление бессонницы под девятое бревёшко: Бессонница-полуношница, иди под девятое бревёшко. Как девятое бревёшко лежит да спит крепко, так и дитё пусть спит и лежит крепко. Аминь, аминь, аминь. Заговор нашептывают на святую воду и после слов умывают ей лицо ребенка. Оставшуюся воду выплескивают под девятое бревно дома (д. Якимово, Нытвенский р-н). При количестве венцов в севернорусском крестьянском доме от пятнадцати до девятнадцати девятое бревно – это то бревно в срубе, на котором устанавливались окна: оно должно быть особо крепким, не гниющим. В связи с этим образ суковатого девятого бревна в фольклоре устойчиво соотносится с крепостью, силой (ср. в плясовой Суковатое девятое бревно, дружка милого не видела давно [Традиционная культура Тверского края 2014: 19]; в архангельских поговорочных выражениях типа на девятое бревно скачет – о подвижном, энергичном человеке; высикивать (усикивать) на девятое бревно – сильно ругать, бранить кого-л. [Мокиенко, Никитина 2007: электр. ресурс]). Значима здесь и символика числа девять, замыкающего счет и одновременно выступающего как знак открывающегося нового, совершающейся бесконечной повторяемости (избывали болезнь девятью банями, брали при гадании для обмазывания лица сажу также с девятого банного бревна).
Особая символика порога в обрядовой традиции, в том числе в знахарском деле, реализуется в заговорах: Если у ребёнка бессонница, его нужно умыть водой, и говорить: «Чёрному, черёмному, пьяному, поганому семьдесят семь дорог, уроки, идите все под порог» (зап. от Субботиной Е.Г., 1924 г. р., д. Городище, Юсьвинский р-н). Порог считается опасным местом, соприкасающимся с «чужим» пространством, поэтому и в бытовом поведении отмечаются запреты на «контакт» с ним (нельзя сидеть на пороге, беседовать на пороге и передавать предметы через порог).
Болезнь в заговорах также зачастую перенаправляется с больного на дерево: возьмут веник берёзовый да в бане парят: «Ночная полуночница, дневная полуденница, не тешься, не нежься над рабом Божим (имярек), а тешься-нежься над белой берёзой» (зап. от Никифоровой А.А., 1927 г. р., д. Пепелыши, Суксунский р-н). Типичным для заговоров является указание сразу на несколько мест (обычно на три): В бане бабушка ребёночка парит и говорит: «Полуношная полуношница, полудённая полудённица, не декуйся над рабом божьим (имярек), декуйся над полком, над каменкой, над третьей матицей» (зап. от Лоскутовой А.В., 1925 г. р., д. Разим, Усольский р-н).
Бытовые посылы чаще всего связаны с желанием говорящего избавиться от присутствия конкретного человека. Грубое выражение Понеси тебя леший за пятки (Сказала ему – понеси тебя леший за пятки, ушёл, не бывал больше – с. Кын, Лысьвенский р-н) содержит, кроме отправления в зону нечистой силы, пожелание физического воздействия. Обозначение за пятку, вероятно, акцентирует внимание на быстром исчезновении (как во фразеологизме только пятки сверкают). Указание на пятку мотивируется еще и осмыслением пятки как части тела, контактирующей с хтоническим низом и оттого воспринимаемой как особо уязвимая часть тела (отсюда запрет щекотать пятки младенцу, чтобы не стал заикой). Поскольку с пяткой связана идея жизненной силы, неслучайно распространены обозначения чёрта, как не только беспалого, но и беспятого (имеющего лапы животного или птицы). Пожелание Счастливый путь, хоть век не будь (Она, думашь, делом приходила, нет, только кого бы осудить. Я дверь за ей закрыла, говорю: «Ой да, счастливый путь, хоть век не будь» – д. Молёбка, Кишертский р-н), адресованное неприятному гостю при прощании, строится на контрасте. Уходящий получает формально позитивный совет (счастливый путь), но настоящий и будущие его визиты обесцениваются (хоть век не будь).
Интенции, связанные с «удалением» неприятного лица, могут реализовываться и в форме проклятий, например, Провались в три земли (Он колдун был, много худого сделал. Пускай в три земли провалится – п. Сёйва, Гайнский р-н). Это пожелание соотносится с известной в русской речи идиомой провалиться сквозь землю ‘исчезнуть’, которая изначально связана с древним представлением об аде, подземном обиталище усопших грешников. Появление числительного мотивировано устойчивым фольклорным выражением За тридевять земель «очень далеко» [Самойлова 2005: электр. ресурс]. В проклятии, очевидно, соединяются представления о далеком пространстве и загробном мире.
Отсылание реализуется не только в общении между людьми. Интересный факт своеобразного вербального контакта человека с предметом демонстрирует трехчастная формула, которая произносится при выбрасывании отслужившей вещи: Пойди на огонь, на угорья, на большую воду (Вот не надо стало хламину, дак под угор валишь, к примеру, обутки старые. Скажешь – пойди на огонь, на угорья, на большую воду – с. Кын, Лысьвенский р-н). Необходимость «прощания» с вещью связана, очевидно, с представлением о том, что предметы одежды и обуви, контактируя с человеческим телом, могут впитывать не только его запахи, но и его духовную сущность (ср. запреты на вывешивание выстиранной одежды на всеобщее обозрение из-за опасности сглаза, запрет на игры с головными уборами и т. д.). Трехчастное указание на огонь, на угорья, на большую воду направлено на полное устранение вещи, а значит и невозможность сохранения в ней следов человека, которому она служила.
Использование словесных формул удаления в коммуникации продиктовано естественным желанием человека оградить себя от всего, что доставляет ему дискомфорт или грозит опасностью. Если в городской речи магическая функция экспрессивных выражений в чистом виде утрачена, то в деревне эта коннотация остается до сих пор значимой. Диалектное общение остается во многом ритуализированным, и в нем по-прежнему сильна магическая функция произнесенного слова, которое является одним из средств воздействия на окружающий мир для обеспечения миропорядка.
Е.Н. Свалова
Список литературы:
- Баранов Д. Образы вещей. (О некоторых принципах семантизации) // Антропологический форум. 2005. № 2. С. 212–227.
- Левкиевская Е.Е. Славянский оберег. Семантика и структура. М.: Индрик, 2002. 336 с.
- Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русских поговорок. М.: Олма Медиа Групп, 2007. [Электронный ресурс]. URL: http://www. interpal.info/index.php/term/1-slovar-russkih-pogovorok,16330-gde-makar-bykov-ne-pas.xhtml (дата обращения: 17.09.2015).
- Самойлова Е.Е. Проклятия как форма конвенционального поведения // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. Весенняя школа – 2005: Мифология как система. 2005. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/samoylova3.htm (дата обращения: 20.09.2015).
- Традиционная культура Тверского края: Свадьба: памяти Н.П. Кудряшова (1924–1998): статьи и публикации / ред. М.Л. Логунов, А.А. Петров, Л.Н. Скаковская, Э.Ф. Шафранская; сост. Л.М. Концедайло, М.Л. Логунов, С.В. Моряков, А.А. Петров, Л.Н. Скаковская, Э.Ф. Шафранская. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2014. 132 с