В последние десятилетия опубликовано довольно много работ, посвященных обрядовому фольклору. И это не случайно. Этот сложный и разнородный пласт в устном народном творчестве дает для науки очень ценный материал. Он важен для изучения народного мировоззрения, что имеет не только научное, но и практическое значение. Ибо бороться с религиозно-магическими пережитками в сознании людей можно только тогда, когда известны истоки и формы бытования подобных явлений, их роль и функции. Важен обрядовый фольклор и для реконструкции истории фольклора в целом, поскольку помогает увидеть закономерности развития народного устно-поэтического творчества.
В сложном обрядовом фольклоре слабее всего изучены заговоры - древняя сакральная часть духовной культуры народа. Современные исследователи находят в русских (восточнославянских) заговорных формах и текстах "зримые черты индоевропейского и праславянского заговорного искусства" (1). В литературе уделялось внимание следующим типам заговоров - лечебным, любовным и с социальной тематикой; рассмотрены их структура, мотивы, поэтика, намечены пути изучения их истоков (2). Но еще слабо изучены система образов заговорных текстов, их классификация, возникновение и архаика.
Заговор - жанр исчезающий. В наше время он утрачивает свою сакральность, таинственность, он, по выражению Н. И. Толстого, "рассекречен". И этот исследователь совершенно правомочно ставит перед славянской фольклористикой задачу планомерного собирания, классификации и публикации заговоров. "Нельзя ждать спокойно, - пишет он, - той поры, когда традиция заговора исчезнет также, как исчезла традиция былины" (3).
Сакральность обрядовых форм, высокие художественные достоинства заговоров, ("золото неподдельной поэзии", по выражению Александра Блока) привлекали внимание и были высоко оценены многими крупными отечественными учеными и деятелями культуры. О них писали А. Н. Афанасьев, Ф. И. Буслаев, А. А. Потебня, Д. К. Зеленин, Н. Ф. Познанский, Е. Елеонская, А. М. Астахова, Ю. М. Соколов, П. Г. Богатырев, В. П. Петров, А. А. Блок, А. М. Горький и др.
"Заговоры важны и интересны для этнографов как материал, отразивший древние верования и представления человека" (4),- писала А. М. Астахова, существенно заузив художественно-прикладную ценность этого вида фольклора. В поэтической и образной системе заговоров достаточно отчетливо прослеживаются архаичные элементы общественного сознания древних славян, а также напластования, связанные со сменой эпох, религиозных верований, природно-климатических условий, которые испытали на себе славянские общества и народы. Заговоры выполняли утилитарно-прикладную функцию: с их помощью пытались охранять посевы, скот; они играли важную роль в народной медицине, в любовных и бытовых отношениях. Применение заговоров связано с попытками иррационального воздействия на окружающий мир.
Впрочем, применение заговоров в медицине могло иметь и положительный результат. Психотерапевтическое значение внушения известно. В настоящей статье мы уделим внимание отдельным архаическим элементам заговорных формул, образам и понятиям, часто встречающимся в сибирских русских заговорах.
Количество записанных в Сибири заговоров (5) значительно превышает число их, содержащихся в собраниях Л. Н. Майкова, Н. Н. Виноградова, А. Ветухова, фиксировавших заговорные тексты, бытовавшие в Европейской России 6. Много неопубликованных текстов заговоров русского населения Сибири хранится в государственных архивах, музеях, рукописных отделах библиотек и институтов Москвы, Ленинграда и городов Сибири, в архивах собирателей сибирского фольклора. Так, много заговоров, собранных С. Гуляевым, хранится в его фонде в Институте русской литературы (Пушкинский Дом). Там же, в материалах М. В. Красноженовой, отложилось более 300 заговорных текстов; имеются они и в записях А. М. Астаховой, которая записывала заговоры в 1934 г. у семейских Забайкалья. В том же институте хранятся записи и других собирателей сибирского русского фольклора.
К настоящему времени бытование этого вида фольклора резко сократилось, однако в полевых экспедициях 1969-1982 гг. нами записано более 100 заговоров и заговорных формул. Это прежде всего заговоры от болезней, бытовые и связанные с общественными отношениями. Много текстов собрано фольклористами Института общественных наук Бурятского филиала СО АН СССР. Более 180 заговоров записали студенты Красноярского пединститута в Красноярском крае. М. Н. Мельниковым за последние 20 лет в Западной Сибири и студентами Новосибирского пединститута собрано несколько сот тестов заговорных формул.
Таким образом, утверждения некоторых ученых об исчезновении заговоров из жизни и быта наших людей нуждаются в соответствующей корректировке (7).
Систематическим сбором сибирских заклинаний и наговоров начали заниматься в первой половине XIX в., хотя дела о колдовстве, о "ведьмах", использовавших заговорные формулы, приворотные наговоры, в сибирских архивных документах встречаются намного раньше - с XVII в. Записанные в Сибири заговоры привлекали к себе внимание ряда ученых, медиков, психологов. К данному времени на сибирских материалах частично рассмотрены отдельные группы заговоров: хозяйственные, лечебные. Более подробно освещены мировоззренческий и социальный аспекты заговоров (8).
Один из исследователей сибирской этнографии писал: "Несмотря на призывания имен святых, на упоминание об Иерусалиме-граде и другие намеки на старокнижную мудрость, в них (заговорах. - Ф. Б.) свежа еще древняя дохристианская стихия" (9). Действительно заговоры, записанные у русских старожилов, содержат архаические представления и образы, относящиеся к эпохе родовой первобытности, ко временам глубокого славянского язычества. Значительное число заговоров со временем трансформировалось и заимствовало в связи с введением христианства на Руси многие черты православия в его византийско-славянской форме, одновременно сохраняя древние образы и представления. В этом мы не раз убедимся, разбирая заговорные тесты и связанные с ними обрядовые действа.
Архаичность текстов многих записанных в Сибири заговоров проявляется в лексике, в словесных формулах, в их метафоричности, в метонимичности, в символике, в яркости сравнений и других образных средствах. Отдельные заговоры, пожалуй, не уступают по своим художественным достоинствам произведениям древнерусской классической литературы. Вот, к примеру, два заговора.
Заговор свадебного поезда от колдунов и волхвитов:
Встану я, раб божий (имя), благословясь, пойду, перекрестясь, умоюсь студеной ключевой водою, утрусь тонким полотенцем, оболокусь я оболоками, подпояшусь красною зарею, огорожусь светлым месяцем, обтычусь частыми звездами и обсвечусь я красным солнышком. Огражду вокруг меня (имя) и дружины моей с ослятами тын железный, почву укладну (уклад - сталь), небо булатно, чтобы никто не мог прострелить его, от востока до запада, от севера на лето (юг), ни еретик, ни еретица, ни колдун, ни колдуница, годный и негодный, кто на белом свете хлеб ест. Голова моя - коробея, язык мой - замок (10).
При бракосочетании:
Стал я, раб божий (имя рек), благословясь, ключевой водой умылся, Михаилу-архангелу помолился, на все стороны поклонился. Пошел я, раб божий (имя рек), из дверей дверьми, из ворот воротами - в чистое поле, ко батюшке окияну-морю; подошел я поближе, поклонился пониже. Ой еси ты, батюшка-окиян, сине море, как ты всю землю облегло и всю подземную: так и меня, раба божия (имя рек), и князя молодого с княгинею молодой облегли крепкие заговоры - оныя слова и никакие бы: злой человек, злые супостаты, и баба колдовка, девка простоволоска,- не могли бы злыя думы думать, мысли мыслить; стоял бы вокруг меня, раба божия (имя рек), и князя молодого железный тын от земли и до неба, крыша медная, пол чугунный. По тебе же, батюшка, окияну, синему морю, бегают желтые ночные туманы: так бы вокруг меня и железного тына и никакие бы злые человеки, злы супостаты, баба колдовка и девка простоволоска,- не могли бы видеть сквозь темные туманы и железный тын, под медной крышей и под чугунным полом. Над этим темным туманом летают ясные соколы по воздуху: так бы добрые кони бежали ко злату-венцу и от злата-венца, и во всем пути-дороге... (11)
В обрядовой поэзии, как и в приведенном выше примере, часто возникает величественный образ железного тына от земли до неба, с булатными воротами, замыкаемыми золотыми ключами, с медною крышей, с чугунным или стальным полом. Так, в сибирском святочном величальном, называемом "виноградье" двор хозяина раскинулся и стоит "на семидесят верстов, на семи столбов, вокруг етого двора все железный тын" (12). Исследователь заговоров Н. Ф. Познанский по этому поводу писал: "Эпитеты "медный", "железный", "булатный", "золотой"- не что иное, как отражение симпатических чар в слове. Все они для того, чтобы оттенить ярче желанное качество" (13). В данном случае показана надежность, масштабность и крепость двора хозяина.
Небезынтересно проследить, как и когда эти эпитеты вошли в обрядовую поэзию? Нет сомнения, что они возникли в эпоху металла, с изобретением и выплавкой которого человек обрел такие орудия и средства защиты, каких еще на свете не было. Крепость меди, железа, удивительные свойства золота и серебра не тускнеть, не портиться, а в некоторых случаях и исцелять были подмечены прежде всего древними кузнецами, кудесниками-лекарями, жрецами. Учитывая перечисленные качества металлов, древние поэты вводили их названия в лексику обрядовых речений, якобы имеющих магическое значение. Но образы железного тына, стального пола, медного неба еще окончательно не вытеснили закрепленные обрядовой традицией образы, возникшие в период каменного века (каменная стена, каменное небо, орудия из камня, камень и пр.), которые продолжали бытовать в наиболее древних заговорах и религиозных обрядах. Известно, что каменные орудия "играли выдающуюся роль в древних религиозных церемониях у римлян. Такими орудиями, благоговейно хранимыми в храмах, закалывались жертвы. Над каменным топором, хранившимся в храме Юпитера, произносились самые торжественные клятвы..." (14).
Нам удалось записать у семейских Забайкалья одно из древнейших заклинаний, видимо возникшее на заре земледелия и применявшееся для "охраны" хлеба: "Впереди огонь, позади вода, кругом каменная стена". Эти три элемента (огонь, вода и камень) были для древнего человека надежными средствами защиты от противников, от зверей. Они придавали ему уверенность в безопасности, и он применил их в заговоре на охрану хлеба.
Каменные орудия вошли в ритуалы разных народов и благодаря консервации их обрядовой церемонией дожили до этнографической современности.
По нашим наблюдениям, камень часто использовался и в обрядовой практике сибирского русского населения. Камнем натирали отдельные раны, через отверстие в камне протаскивали человека, которого укусила бешеная собака, клали камни в лунки с капустой, чтобы кочаны были такими же крепкими, и пр. Согласно зафиксированному нами поверью, камень очищает, вбирая в себя болезнь, нейтрализует злых духов. У семейских еще и сейчас говорят: "Вода в речке очищается через сорок камней". Образ камня в архаичных заговорах напоминает нам о том значении, которое ему придавали наши далекие предки.
С зарождением металлургии камень был вытеснен железом. В быту и фольклоре многих народов сохранились представления о силе железа: железа боятся злые духи, им пользуются "против чар". Железными предметами очерчивали вокруг себя гадающие, чтобы в магическом кругу быть в безопасности от чертей. При выкапывании кореньев "чудодейственных" трав "знаткие люди" тоже очерчивали железным ножом вокруг себя, чтобы обезопаситься от стерегущих травы злых духов.
По поверью, зафиксированному у русского населения Забайкалья, лучшее средство от колдуньи - игла, которой ничего не шили. Если носить ее при себе - ничьи чары не страшны. Если в дом придет колдунья - заткни иголку в дверь, и она не выйдет из избы.
В свое время Э. Тейлор заметил: "Восточные джинны (духи, обитающие в деревьях и камнях и т. п., по домусульманским верованиям арабов) так смертельно боятся железа, что самое название его служит заговором против них. В европейских поверьях точно так же железо прогоняет волшебников и эльфов и уничтожает их силу. Эти создания являются как будто порождением древнего каменного века, и новый металл им ненавистен и вреден". Железные орудия и изделия из них, как считалось, держат нечистую силу, ведьм и домовых в страхе. Поэтому для охраны жилища у входа в дом прибивали железные подковы (16).
Интересные факты такого рода приводит и Д. Фрэзер. С использованием железа связано много запретов. По представлению многих народов, "к телу владыки не должно было прикасаться ничто железное". Римским и сабинским жрецам полагалось бриться и стричься исключительно бронзовыми (но никак не железными) бритвами и ножницами. Запрещалось вносить железные предметы и в греческие святилища. У готтентотов при жертвоприношении или обрезании шаманы пользовались не железными ножами, а острыми кусками кварца. Иудеи при построении храма в Иерусалиме и сооружении алтаря не пользовались железными инструментами. Оценивая эти факты, Д. Фрэзер писал: "Суеверный запрет на использование железа, возможно, восходит к весьма древней эпохе в истории общества, когда железо было еще внове и поэтому многие относились к нему с подозрением и неодобрением. Все новое способно возбуждать у дикаря страх и ужас" (16).
Рассматривая подобные факты, Д. Фрэзер объясняет, что эта антипатия к железу экстраполировалась и на духов, которым приписывался страх к рукотворному материалу. Само происхождение этого металла допускало в сознании первобытного человека присутствие магического момента. Отсюда особое отношение к кузнецам. Считалось, что "неприязнь духов к железу столь велика, что они не решаются даже приблизиться к вещам и лицам, защищенным этим отвратительным металлом, [поэтому] железо можно использовать в качестве магического средства для отпугивания привидений и других опасных духов" (17). Вот почему в среде суеверного населения острые колющие орудия из железа (стали) применялись в качестве оберега. Иглу, нож, булавку втыкали в дверь жилища, чтобы не могла войти "колдовка". Нож, ножницы использовались и в ритуалах "изгнания" какой-либо болезни из тела человека или животного. Несомненно, что колющие предметы и орудия играли тоже апотропейную роль. По народным представлениям, позвякивание железа и треньканье колокольчиков отпугивало злых духов. Думается, отсюда и широкое распространение железных, булатных, укладных (стальных), чугунных предметов в русских заговорах Сибири.
Применялось железо и в очистительных обрядах, часто в сочетании с водой, огнем, чесноком и другими веществами, считающимися оберегами.
С развитием металлургии металл вытесняет каменные орудия и надолго определяет развитие всей культуры.
Железный век в Европе начинается в начале I тыс. до н. э., а на территории СССР - в I в. до н. э. Переход к изготовлению металлических орудий был одним из могущественных факторов подъема производительных сил. Освоив бронзу, научившись выплавлять и обрабатывать железо, человек получил в свои руки орудия незнаемой прежде крепости, надежности и долговечности. "В целом наступление металлического века произвело глубокий, своего рода революционный, переворот в истории первобытного общества" (18). Специалисты по выплавке и обработке металлов пользовались особым почетом. Кузнец стал чуть ли не священной персоной. На Руси кузнец нередко был знахарем и считался колдуном, могущим определить судьбу человека и "сковать счастье" (19). Его боялись и его ремесло ставили в зависимость от помощи нечистой силы. Он занимал особое положение в общине: его "хлеб" не зависел от погоды, от урожая, от капризов природы. У многих народов Африки и Америки работа кузнецов, плавильщиков была окружена особой таинственностью, сетью запретов и табу, обставлена особой чистотой обрядов. Этот труд был привилегией отдельных кланов (20). Людям не было понятно каким образом из камня получается металл; вот они и думали, что тут без колдовства не обойтись...
В середине I тыс. до н. э. на огромном пространстве от Китая до Греции происходят поразительные перемены в идеологии разных народов. Авторы, изучающие ту эпоху, связывают эти идеологические новации в значительной степени с распространением железа (21). Технологическое новшество подняло на новую ступень экономику и хозяйство, что не могло не повлечь за собой изменения в идеологии и в социальной сфере. Освоение технологии производства железных орудий придало новый импульс человеческому сознанию, усилило веру в человеческие возможности вторгаться в мир, в природу и переделывать ее в соответствии с потребностями общества. Образ железа как символ надежности, крепости вошел в обрядовую и эпическую поэзию ("железный тын", "железный муж" и пр.). Так, в сибирском заговоре "От злого заговора" говорится: "Стоит мужик железный, подперся посохом железным. Как у мужика рот не растворится и язык не поднимется, так же у моего недруга рот бы не растворялся и язык не поднимался бы от ныне и до века" (22). "Железные полки" знаменитого "Слова о полку Игореве" имеют с этими образами один исток.
Апофеоз железу находим в заговоре, в свое время рассмотренном Е. Елеонской: "Есть... море-акиан, на том море-акиане есть другое море железное... на том море железном есть столп железный... в том столпе железном стоит муж железный - подпершися своим железным посохом от востоку до западу"... Муж этот проявляет свою силу в том, что защищает "своим детям - всякому железу и булату и синему укладу (стали.- Ф. Б.) каленому и всякому простому железу... и укрепляет человека особым одеянием: воздевает на меня и детей моих рубаху каменну" (23). Сквозь весь заговор проходит эпитет "железный", при этом, однако, в нем присутствует глубоко архаичный образ рубахи каменной.
Н. Ф. Познанский считал, что такие предметы, как ключ, замок, железный тын, первоначально выступали как пастушеские обереги, которые якобы могли оберегать стада от зверя рыскучего, от злого человека, от вора, от супостата. Вероятно, впоследствии заговоры обрели более широкие функции. Это видно из текстов, уже приведенных нами выше. В заговоре сибирских скотогонов, опубликованном Д. А. Клеменцем, эта их первоначальная функция пастушеского оберега выражена очень рельефно: "Мать пресвятая богородица, поставь вокруг моего табуна железный тын от земли до небеси и замкни золотым замком... Я не пожалею ключев и ключи брошу в воду, и ключи съест щука, и как эту щуку никто не может изловить и поймать, так над табуном моим никто не сможет сделать ничего, не испортить, не изурочить" (24).
Эпитет "железный" был приложим не только к образам или предметам, с помощью которых старались оборонить человека, стадо, табун, - он использовался и во вредоносной магии. Так, чтобы репа не уродилась, злой человек приговаривал: "Репа медна, земля железна, родится мыший хвостик"25. В данном случае "железная" крепость земли должна была служить во вред земледельцу. Такова многозначность эпитета "железный".
В конце XIX в. в с. Кежемском Пинчугской волости Енисейского уезда (ныне Красноярский край) этнограф и фольклорист В. С. Арефьев записал заговор от "изуроченья", от "сглазу", в котором говорится: "Под восточной стороной стоит белая береза, под белой березой белый камень, под белым камнем рай-щука; у рай-щуки губы медны, зубы железны, глаза оловянны. Сними, рай-щука, с раба божьего (называют "изуроченного" человека или скотину, смотря по тому, кому наговаривают) уроки и призеры, и шепоту, и ломоту, и страх, и переполох" (26). В этом заговоре примечательны древние по происхождению три образа: белой березы, белого камня и рай-щуки. Эта сказочная рай-щука, наделенная медными губами, железными зубами и оловянными глазами (три первых металла, освоенные человеком!), якобы способна избавить больного от трех же болезней.
Использование числа 3 в заговоре неслучайно. В ряде традиций число 3 открывает числовой ряд и считается совершенным. Оно стало сакральным, священным. С ним связаны представления о трех мирах, о трех китах, о святой троице и т. д. Известную семантическую роль играет и сквозной эпитет "белый", примененный к березе и камню. Белый цвет в мифопоэтической системе - цвет жизни и смерти, он связан с умерщвлением и возрождением и символизирует чистоту, невинность, целомудренность, богатство, счастье, благополучие. Образ священного дерева - березы целительницы, дерева-оберега - широко известен в славянской этнографии. Представления о березе хорошо исследованы (27) Образ белого камня, или алатырь-камня, относится к древнейшим мифопоэтическим образам. Белый камень — это камень первозданный, возникающий из моря в начале творения. Это прекрасно отражено в украинской колядке:
А що нам било з нащаду свита,
Ой не било ж нам хиба сина вода,
Синая вода, тай билий камень,
А прикрыв Господь сиров землицев,
Виросло на ним Кедрове древо...(28)
В "Стихах о голубинной книге" отразились и другие качества этого первозданного камня:
Белый Латырь камень всем камням отец.
Почему же ён всем камням отец?
С-под камешка, с-под белого Латыря
Протекли реки, реки быстрые
По всей земле, по всей вселенную,
Всему миру на исцеление,
Всему миру на пропитание:
Потому же камень всем камням отец (29).
Наделение камня целебными свойствами в народных представлениях, вероятно, сыграло свою роль: его стали использовать в народной медицине. По верованиям восточных славян, "под тем камнем сокрыта сила могучая и силы конца нет". В заговорных текстах русского населения Сибири очень часто встречается образ огня. К огню обращаются за помощью в случаях охраны здоровья человека, животных, с целью разжечь любовную страсть, с целью очищения от скверны и пр. Так, например, огник, мокнущие болячки на лице, пузырьковый лишай, знахарки лечили, приговаривая: "Огонь, огонь, возьми свой огонь от раба божьего (такого-то). Я за морем бывала и огонь погашала" (30).
В любовных заговорах огонь призывали разжечь любовь в сердце любимого, как, например, в этой присушке: "Царь мой огонь, царица искра, дым дымовой! Ты лети, дымовой, разыщи, дымовой, раба божьего (имя рек) в чистом поле под белой березой, в закоулочке, в переулочке, во веселой горенке за медовыми яствами разыщи его. Круг его бейся, вейся, скинь с него белую рубаху, зайди в белое тело, в легко, в печень, в кровь горячу, во весь стан, разы-ми его по косточкам, по суставчикам, вложь ему в сердце тоску тоскучую, боль болючую, плач неутешимую, любовь нерушимую. Сердце б его рвалось и металось, кровь бы его волновалась по мне рабице божьей (имя рек). Казалось бы, я рабица божья (имя рек) рабу божьему (имя рек) милее свету белого, краснее солнца красного, дороже отца с матерью и всех знакомых. В еде бы он меня не заедал, в питье бы он меня не запивал, в гульбе не загуливал. Будьте мои слова крепки, лепки. Аминь" (31).
Культ огня уходит своими корнями в глубокую древность.
Значение огня в жизни человечества общеизвестно. Ф. Энгельс отмечал: "Ведь добывание огня трением впервые доставило человеку господство над определенной силой природы и тем окончательно отделило человека от животного царства" (32). "Огонь дал человеку возможность заселять все широты земного шара" (33). Большую роль он играл и в обрядах людей. Первоначально человек поклонялся огню как живой стихии, как земле, воде, солнцу и пр. Огонь мог быть добрым, обогревать, спасать от хищных зверей, делать пищу более вкусной и съедобной. Он мог быть грозным и свирепым, как всепожирающий зверь, во время пожаров, уничтожая жилища, леса, степи, животных, нагоняя на людей страх и ужас. "Бессилие человека перед природой на ранних стадиях культуры породило и в этом случае суеверное чувство зависимости, выражающее в двойном отношении к огню: почтение и вместе с тем страх" (34).
Огонь особо почитался и русскими крестьянами в Сибири. Огонь, связанные с ним костер, очаг, печь, дым, головешки, угли, зола наделялись сибиряками особой святостью и чистотой. Огонь - одно из основных средств в очистительных и апотропейных обрядах сибирских крестьян. Важные события в жизни семьи, общины (свадьбы, похороны) не справлялись без этих обрядов. При эпидемиях и эпизоотиях специально добывали так называемый "живой огонь", получаемый при помощи трения дерева о дерево, и с ним обходили все селение, прогоняя и окуривая нечисть. Местами огонь называют царь-огнем. Так, в сибирском заклинании, записанном В. Андриановым в Курганском округе Тобольской губернии, говорится: "Батюшко ты, царь-огонь, всем ты царям царь, всем ты огням огонь"... (35).В данном контексте "царь-огонь" выступает в качестве поэтического определения. Эпитеты "царь-огонь", "царица-искра" - явление позднего порядка. Сочетание стихийной силы природы, с силой земного властелина, обладавшего большими возможностями в употреблении власти, казалось человеку в те отдаленные времена весомым и внушительным качеством, что нашло свое отражение в заговорном эпитете.
Если "в названии живой огонь... закрепляется представление о чистоте, неоскверненности, новизне ритуального пламени" (36): то в понятии царь-огонь закреплялось представление о его могуществе. Он якобы мог защитить человека, разжечь любовную страсть, исцелить от болезни и пр. "Живой огонь, применяемый при эпизоотиях в качестве апотропеического и очистительного средства, выступает в функции, близкой к функции целющей и живущей воды русских сказок" (37). Все это свидетельствует об очень древних истоках подобных представлений.
Роль воды в русских заговорах многозначна. Особенно часто образ воды присутствует в заклинательных формулах, направленных на охрану здоровья.
Как правило, архаичные представления проявляются в заговорных текстах и действиях тогда, когда человек обращается за помощью к стихиям (земле, воде, огню, ветру), к космическим объектам (к солнцу, звездам, молодому месяцу). В заклинательных формулах подобного рода нет веры в богов и в демонов: "Первобытный человек, веруя в симпатическую силу слова и действа, старается вызвать ими желательное ему явление..." (38).
На основе анимистических представлений древний человек представлял себе болезни как живые существа, как некую постороннюю, вредную для человека субстанцию, проникающую в тело, а поэтому считал возможным изгнать болезнь такими средствами, которые ее "нейтрализуют". И с этой целью наряду с произнесением соответствующих слов устраивали шум, ударяли топором, секли сечкой, кололи ножом, стрелой, обрезали ножницами, высасывали, смывали, загрызали, выкуривали ее, как зверька из норы, и пр.
Все образы и образные средства в заговорах неслучайны. Они хорошо осмыслены и подчинены в них главной идее: в лечебных - изгнать болезнь; в хозяйственных - охранить хозяйство; в любовных - "присушить", вызвать любовь у любимого или охладить, отвратить любовное чувство. Иными словами, "образы и персонажи заговора создаются в полном соответствии с функциональным назначением заговора..." (39). С введением христианства на Руси наряду с древними персонажами и образами в тексты приговоров внедряется целый сонм христианских святых, которые заместили и вытеснили из верований народа дохристианские божества и персонажи. Архангел Михаил предстает как защитник от злых сил, Егорий - покровитель лошадей, Власий заместил скотьего бога древних славян Волоса (Белеса), Медост и Лавр в Сибири почитались как конские боги. Широко используются образы богородицы, Иисуса Христа, Николы и др.
Вопрос о возникновении заговоров очень сложен. Некоторые исследователи истоки заклинаний относят к каменному веку. Предполагается, что к тому времени людям стала известна "присоединительная связь", часто встречающаяся в заговорных формулах, типа: "Стыкася, срастася тело с телом, кость с костью, жила с жилою..." (40). По-видимому, людям каменного века был уже известен убывающий и нанизывающий присоединительный счет, построенный на изъятии или присоединении объекта (41), подобный тому, который присутствует в следующем тексте заговора: "Завелось у красно-пестрой скотины десять червей: с десяти девять, с девяти восемь, с восьми семь, с семи шесть, с шести пять, с пяти четыре, с четырех три, с трех два, с двух один, с одного ни одного" (42). Развитие поэтических образов-символов, кажется, шло в соответствии с развитием техники и культуры, лишь изредка опережая реальность (каменные стены - железный тын, алатырь-камень - железный столп, каменное небо - железное небо, но: ковер-самолет и др.). Таковы некоторые данные об архаике заговорных текстов, сохраненных русским старожильческим населением Сибири.
Ф.Ф. Болонев
Традиционные обряды и искусство русского и коренных народов Сибири. - Новосибирск: Наука, 1987.- С. 66-78
ПРИМЕЧАНИЯ
- Толстой Н. И. Из наблюдений над полесскими заговорами // Славянский и балканский фольклор: духовная культура Полесья на общеславянском фоне. - М., 1986.- С. 135.
- Топоров В. Н. К реконструкции индоевропейского ритуала и ритуально-поэтических формул (на материале заговоров) // Труды по знаковым системам. - Тарту, 1969.- Вып. 4.- С. 9-43; Чернов И. А. О структуре русских любовных заговоров // Труды по знаковым системам. - Тарту, 1965; Власова З. И. К изучению поэтики устных заговоров // Русский фольклор. - М., 1972.- Т. 13.
- Толстой И. И. Из наблюдений над полесскими заговорами. - С. 137.
- Астахова А. М. Художественный образ и мировоззренческий элемент в заговорах. - М., 1964.-С. 1.
- См.: Гуляев С. И. Этнографические очерки Южной Сибири // Библиотека для чтения.- 1848.- Т. 90.- Отд. 3; Кривошапкин М. Ф. Енисейский округ и его жизнь.- Спб., 1865,- Т. 1. Клеменц Д. А. Наговоры и приметы у крестьян Минусинского округа // Изв. ВСОРГО. - 1902.- Т. 19; Макаренко А. А. Материалы по народной медицине Ужурской волости Ачинского округа Енисейской губ. С приложением сборника народно-медицинских средств той же волости 11 ЖС. - Спб., 1898.- Вып. 1-4; Арефьев В. С. Образцы народной словесности: приметы, гаданья, колдовство, наговоры и суеверия // Изв. ВСОРГО. - 1901.- Т. 32, № 1-2; Красноженова М. В. Материалы по народной медицине Енисейской губернии // Изв. ВСОРГО.- Иркутск, 1908.- Т. 39.- С. 10-23; 1911.- Т. 42.- С. 65-86; Толмачев П. М. Заговоры и поверья в Забайкалье // Сиб. архив.- Иркутск, 1911.- № 2, 3; Сибирские заговоры/под ред. Я. О. Бирюкова // Алтайский сборник.- 1911.- Т. 11; Азадовский М. К. Заговоры амурских казаков // ЖС.- 1914.- Вып. 3-4.- С. 5- 15; Виноградов Г. С. Самоврачевание и скотолечение у русского старожильческого населения Сибири II ЖС.- Спб., 1915.- Вып. 4; Он же. Поверья и обряды крестьян-сибиряков: материалы по этнографии Нижнеудинского уезда // Сиб. архив. - Иркутск, 1915.- № 3-5.
- Майков Л. Н. Великорусские заклинания // Записки РГО по отделению этнографии.- Спб., 1869.- Т. 2; Виноградов Н. Н. Заговоры, обереги, спасительные молитвы и пр. // ЖС.- Спб., 1907.- Вып. 1-2; 1908.- Вып. 1-4; 1909.- Вып. 4; Ветухов А. Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова // Русский филологич. вести.- 1907.- Вып. 1-2.
- Русское народное поэтическое творчество /Под общей ред. П. Г. Богатырева. - М., 1954.- С. 219; Русское устное народное творчество/Под ред. Н. И. Кравцова и С. Г. Лазутина. - М., 1983.- С. 61.
- Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири XVIII - первой половины XIX в.- Новосибирск, 1975.- С. 130-150; Она же. Дохристианские верования в быту сибирских крестьян XVIII-XIX вв. // Из истории семьи и быта сибирского крестьянства XVII - начала XX в.- Новосибирск, 1975.- С. 86-102; Покровский Н. Н. Материалы по истории магических верований сибиряков XVII-XVIII вв. // Там же.- С. 110-130; Островская Л. В. Мировоззренческие аспекты народной медицины русского крестьянского населения Сибири второй половины XIX в. // Там же.- С. 131-142; Болонев Ф. Ф. О некоторых способах народного врачевания у семейских Забайкалья // Этнографические аспекты изучения народной медицины: Тезисы всесоюзной конференции. - Л., 1975; Миненко II. А. К истории русской народной медицины в Сибири XVIII - первой половины XIX в. // Традиции и инновации в быту и культуре народов Сибири.- Новосибирск, 1983.- С. 88-103.
- Клеменц Д. А. Наговоры и приметы...- С. 32-33.
- Гуляев С. И. Этнографические очерки...- С. 42.
- Толмачев П. М. Заговоры и поверья в Забайкалье. - С. 140-141.
- Календарно-обрядовая поэзия сибиряков. - Новосибирск, 1981.- С. 31.
- Познанский Н. Ф. Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул // Зап. ист.-фил. ф-та Петроградского ун-та. - Пг., 1917.- С. 171.
- Высоцкий Н. Ф. Народная медицина. - М., 1911.- С. 147.
- Тэйлор Э. Первобытная культура. - М., 1939.- С. 83.
- Фрэзер Д. Золотая ветвь. - М., 1983.- С. 216-217.
- Там же.
- Косвен М. О. Очерки истории первобытной культуры. - М., 1957.- С. 203.
- Там же. - С. 205.
- Черных Е. II. Металл, человек, время. - М., 1972.- С. 140-142, 184- 186, 188-198.
- Зайцев А. И. К вопросу о происхождении волшебной сказки // Фольк-лар и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетных образов. - Л.: Наука, 1984.- С. 76-77.
- Алтайский сборник. - 1911.- Т. 11.- С. 6.
- Елеонская Е. К изучению заговора и колдовства в России. - М., 1917.- Вып. 1.- С. 43-44.
- Клеменц Д. А. Наговоры и приметы...- С. 41.
- Кривошапкин М. Ф. Енисейский округ и его жизнь. - С. 44.
- Арефьев В. С. Образцы народной словесности...- С. 47-48.
- Зеленин Д. К. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов. - М.; Л., 1937; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники.- М., 1965; Рыбаков Б. А. Язычество древних славян.- М., 1980; Он же. Древние элементы в русском народном творчестве // СЭ.- 1948.- № 1.- С. 105; Болонев Ф. Ф. Народный календарь семейских Забайкалья (вторая половина XIX - начало XX в.).- Новосибирск, 1978.- С. 134-152.
- Цит. по: Коробка Н. И. "Камень на море" и камень алатырь // ЖС. - Спб., 1909.- Вып. 4.- С. 409.
- Там же.- С. 423.
- Записан автором в 1967 г. в г. Улан-Удэ от У. С. Назаровой, 1906 г. рожд.
- Записано в Западной Сибири. Хранится в архиве М. Н. Мельникова.
- Энгельс Ф. Диалектика природы. - М., 1957.- С. 108.
- Семенов С. А. Добывание огня трением // Материалы по этнографии: Доклады за 1962 г.- Л., 1963.- Вып. 3.- С. 6.
- Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX - начала XX в.- М.; Л., 1957.- С. 65.
- Майков Л. Н. Великорусские заклинания. - С. 514.
- Журавлев Л. Ф. Из русской обрядовой лексики: "живой огонь" // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. - М., 1978.- С. 228.
- Там же. - С. 227.
- Аничков Е. В. Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян. - Спб., 1903.- Ч. 1: От обряда к песне. - С. 120.
- Петров В. П. Заговоры // Из истории русской советской фольклористики. - Л., 1981.- С. 102.
- Майков Л. Н. Великорусские заклинания. - С. 168.
- Топоров В. И. К происхождению некоторых поэтических символов. Палеолитическая эпоха // Ранние формы искусства. - М., 1972.- С. 82; Он же. К реконструкции индоевропейского ритуала и ритуально-поэтических формул. - С. 9-13. -
- Заговор записан автором в 1976 г. в с. Гремячинском Прибайкальского р-на Бурятской АССР от Трифоновой М. Е., 1895 г. рожд. (родилась в с. Куйтун Тарбагатайского р-на Бурятии).