Яйцо в славянской мифологии и магии

Яйцо в славянской мифологии и магииЯйцо включается в ряд предметов, принадлежащих одновременно сфере природы и сфере культуры, оно используется людьми и как продукт птицеводства, и как предмет магии, народных игр, как атрибут украшения домашнего интерьера, наряда ряженых и т.п. Согласно народным верованиям, яйцо (так же, как семя и зерно) является средоточием витальной силы, символом плодородия, непрерывного воспроизводства жизни, началом всех начал. Одно из наглядных свойств яйца – превращение предмета в живое существо определяет его основную культурную семантику, связанную с оппозицией жизнь/смерть. Мотив преодоления смерти через заключенную в яйце жизнь отражается в ряде загадок (с отгадками ‘яйцо’ или ‘наседка и яйцо’): рус. «Живое родит мертвое, а мертвое родит живое»; «Белое, круглое, долго лежало, потом затрещало, и неживое живым стало»; укр. полес. «Два разы родицца, один раз умирае»; болг. «Живо роди мъртво, мъртво роди живо», «Седи каня, да се кланя, чека мъртви да живею» и под. Вместе с тем, яйцо воспринимается в народной культуре и как опасный предмет, контакт с которым требует особой осторожности и соблюдения ряда запретов: например, считалось, что из него может вылупиться демоническое существо; яйцо могло использоваться во вредоносной магии; оно часто получает негативную оценку в снотолкованиях. Как некое загадочное существо «без рук, без ног» яйцо изображается в русской загадке: «Родила Оленька ребëнка: без рук, без ног – одна головëнка».

Яйцо в космогонических легендах и фольклоре. Широко известный индоевропейский мотив о творении мира из яйца не находит своего прямого отражения в славянских этиологических преданиях, но может быть подтвержден единичными данными или реконструирован на основе некоторых фольклорных образов: например, в польских сказках о том, что земля возникла из большого яйца, лежавшего на вершине дерева [1. C. 39]; в русских волшебных сказках об утке, несущей золотые яйца, или о заморских царствах (золотом, серебряном, медном), каждое из которых было заключено тремя царевнами в три яйца и в таком виде перенесено в мир людей [2. С. 224–226]. В фольклоре южных славян сохранились представления о том, что яйцо – это миниатюрный эквивалент космоса или отдельных его частей, т.е. из яйца произошли все небесные тела: звезды, солнце, луна, земля. Ср. македонские детские припевки: «Времето е кокошка, звездите са яйцина – снесении от кокошка, цървени и шарени. Земьата е яйценце, живото е пиленце – снесено от яйценце, цървено и шарено» (Время – это курица, звезды – это яйца, снесенные курицей, красные и пестрые. Земля – это яйцо, жизнь – это цыпленок, вылупившийся из яйца, красного и пестрого) [3. С. 15]. Сближение образов небесных светил с яйцом часто встречается в болгарских игровых закличках: «Сънце ле, сънце ле / Богово яйценце» (Солнышко, солнышко, Божье яичко), а также в загадках о небе и звездах: «Пълно рашето с яйца» (Полное решето яиц), «Пълн таван сос яйца» (Чердак полный яиц). Оно выступает в роли дара-угощения солнцу в польских закличках, призванных прекратить дождь: «Świeć się, świeć, słoneczko! Dam ci jajeczko, / Jak kureczka zniesie na dębowym lesie. / Weźmij jajo do raju, / Niech się dusze radują» (Свети, свети, солнышко! Дам тебе яичко, когда курочка его снесет на дубовом лесу. Отнеси яйцо в рай, пусть души радуются) [1. С. 133].

В апокрифических легендах небо и земля уподобляются яйцу: скорлупа – это небо, пленка внутри скорлупы – облака, белок – вода, желток – земля. По некоторым демонологическим поверьям, пагубные для людей атмосферные осадки ведьмы производят, высиживая гусиные яйца, в каждом из которых заключены дождь, град, снег, непогода (карпато-укр., польск.).
О появлении людей из яйца повествуется в одной из украинских легенд, записанных в Галичине: Ева за свой грех была наказана Богом тем, что должна была после смерти на том свете ежедневно нести столько яиц, сколько умирало людей на земле за день. Эти яйца Бог разрезал надвое и бросал на землю, и тогда из одной половинки появлялись мальчики, а из другой – девочки, которые, подрастая, женились друг на друге. Если же одна из половинок пропадала (тонула в море, была съедена зверем), то партнер навсегда оставался без пары [4. С. 3].

Яйцо – это не только пространственная, но и временнáя модель единого целого. Об этом свидетельствуют образы мирового древа и яиц на нем в русских загадках о структуре года: «Выросло дерево от земли до неба. На этом дереве двенадцать сучков, на каждом сучке по четыре кошеля, в каждом кошеле по шесть яиц, а седьмое – красное» (разгадка: двенадцать месяцев, четыре недели, шесть дней, седьмой день – воскресенье). Либо год загадывается через образ одного яйца, снесенного множеством птиц: «Двенадцать орлов, пятьдесят две галки, триста шестьдесят пять скворцов – одно яйцо снесли».
Согласно археологическим данным, глиняные предметы в форме куриного яйца (а также яичная скорлупа) были обнаружены в могильниках XI в. (Польша, р-н Куявского воев.). Куриные яйца, а также горшки с едой и черепа животных закладывались в основу строящегося дома в качестве жертвы (р-н Гданьска, Ополя; факты датированы XII–XIII вв.). В Полесье зафиксированы современные поверья, что строители могут заложить в основу дома либо монеты – «на доброе житье», либо яйцо – «на беду хозяевам» [5].

Символика яйца, определяемая его природными свойствами. Судя по мотивировкам магических действий, ритуальным приговорам, загадкам, в качестве наиболее значимых выступают в народной культуре такие признаки яйца, как: шарообразная форма, цвет скорлупы или желтка, хрупкость внешней оболочки, способность катиться, заполненность неким (скрытым от взгляда) содержимым и некоторые другие. В загадках восточных славян отмечается внешний вид яйца, его непроницаемость, двусоставное содержимое: рус. «В одной дежке две приспешки», «В одной стеклянке болтается, а никак не смешается»; бел. брест. «Маленько, кругленько, ў сярэдыне жоўтенько»; «Полна бочечка вина – ни окошечка, ни дна»; укр. чернигов. «У беленькой бочачки два разные вина».

Признак круглый/полный часто актуализируется в скотоводческой магии: домашний скот заставляли переступить через яйцо, «каб коровка была цэлый год круглая, наéдяная, як тэе яичко» [6]; «чтобы принесла такое полное вымя, как заполнено яйцо» [7]. При начале полевых работ хозяева обливали лошадей водой, в которую опускали два яйца, чтобы животные были «круглыми, как яйцо» (рус. костром) [8. C. 185]. С тем же значением (полный, упитанный) используется эпитет «гладкий»: «Будь гладка, как яичко!», – говорили хозяева, поглаживая яйцом лошадь [9. C. 466]. При первом купании новорожденного в воду опускали яйцо, чтобы младенец скорее «округлился».

Однако по этому же признаку (круглая форма) яйцо входит в ряд других круглых предметов (плодов, овощей), которым приписывается опасное свойство вызывать град либо способствовать возникновению наростов, волдырей, опухолей на теле человека и животного. Поэтому в ряде случаев к яйцу относились с опаской и настороженностью. Так, при общей практике одаривать участников летних обходов яйцами, в некоторых селах восточной Сербии хозяева избегали давать их девушкам-«додолам», чтобы град не побил посевов [10. C. 142]. У сербов Воеводины (р-н Сремска Рача) не принято было одаривать овчаров и свинопасов яйцами, чтобы не появлялись нарывы и шишки на теле животных [11. C. 265]. По польским поверьям, у того, кому снятся яйца, появятся на теле наросты, «bo to okrugłe» (ибо это все круглое) [12. C. 168]. Беременные женщины остерегались носить за пазухой орехи и яйца, чтобы у новорожденного не было волдырей (бел. витеб.). Появление бородавок объяснялось тем, что человек смотрел, как курица несет яйца [13. C. 216]. Болгары использовали яйцо как заменитель материнской груди, когда надо было прекращать грудное вскармливание: ребенку давали попробовать вареное яйцо, говоря при этом: «Няма вече цица, има коко» (Нет больше цицки, есть яичко) [14. C. 144]. В сходной ситуации белорусы передавали младенцу в руки через окно вареное яйцо, чтобы он забыл материнскую грудь (полес. брест.).

В соответствии с магией уподобления считалось, что белая, чистая скорлупа цельного яйца способна была обеспечить белизну льна и конопли, если его при севе закопать в поле или положить в семена. Сеятель ржи, закончив работу, выпивал взятое с собой сырое яйцо, «шоб чысто жыто було (всходы без сорняков), як яйцэ» [15]. Яйцом болгары одаривали новорожденного с приговором: «Как е бялу яйцето, така и лицето ти да е бялу…» (Пусть лицо твое будет белым, как белое яйцо) [14. C. 144]. При посадке картофеля в первую лунку закапывали яйцо, чтобы клубни выросли чистыми снаружи и белыми внутри (полес. брест.). По признаку цвета яйцо использовалось в молочной магии: у южных славян его подкладывали под дойное ведро при первом доении овец, чтобы молоко было жирным, кремовым по цвету. Белый цвет в его негативном значении соотносился с бельмом на глазах и слепотой. В некоторых болгарских селах (р-н Граово) запрещалось дарить пастухам овец яйца, чтобы не ослепли овцы. У карпатских овцеводов в период горного выпаса стада запрещалось бросать в костер остатки вареных яиц и скорлупу, «бо у худоби робйитси бiльма на очах» [16. C. 264]. Негативную оценку получают в народной культуре пестрые по окрасу яйца птиц (перепелки, индюшки, сороки, ласточки), контакт с которыми мог вызвать появление пятен на коже или высыпание веснушек.

В символике яйца преимущественно позитивную трактовку получает первый член оппозиции целый/разбитый. По белорусским поверьям, если при первом выгоне скота корова раздавит копытом положенное под порогом хлева яйцо, то волк съест это животное. Словаки тоже считали это плохой приметой; уцелевшее в такой ситуации яйцо отдавали нищему ради благополучия скота [17. C. 187]. В Белоруссии гадали о судьбе членов семьи: перебрасывали через крышу дома яйцо, сваренное в Фомино воскресенье; если оно разбивалось, это было предвестием смерти одного из домочадцев. В Полесье (гомел. лельчиц.) верили, что разбитое яйцо снится к смерти или к какой-то неприятности; ср. укр. житомир.: «Разбитое яйцо [во сне] – разбитая жизнь». По другим сведениям, разбитое яйцо расценивалось как положительный знак. Легкость, с какой разбивалось яйцо, служила метафорой легких родов. У карпатских русинов при выходе молодых после венчания из церкви сваха разбивала на пороге сырое яйцо, чтобы в будущем молодая рожала так же быстро, как вытекает содержимое яйца [18. C. 258]. В свадебном обряде Центрального Полесья невеста держала за пазухой во время венчания сырое яйцо, а входя в дом молодого специально сбрасывала его на пол со словами: «Як тое яйце разбилось, так у мене шоб дитя родилось» [19].

Другой вариант этой же оппозиции – целый/разрезанный касается свойств вареного яйца и проявляется в поверьях о том, что совместное поедание частей одного целого способствует установлению тесных связей, соединяющих членов сообщества, и помогает им в трудных обстоятельствах. Например, в Сочельник домочадцы делили между собой одно вареное яйцо, чтобы не теряться в лесу. Чтобы «закрепить» договор с лешим о его помощи в выпасе стада, пастух съедал одну половину яйца, а вторую оставлял в лесу для лесного «хозяина» (сев.- рус.) [20. C. 379]. Разрезание и складывание двух половинок яйца в сербской любовной магии было средством соединения партнеров: чтобы добиться ответной любви, парень разрезал надвое вареное яйцо, и половинки раскладывал по обеим сторонам дорожки на пути своей избранницы; после того, как она минует это место, парень складывал эти половинки и съедал их [21. C. 112].

Для общей символики яйца значимой считалась также его способность катиться (самостоятельно передвигаться в пространстве). В русских загадках яйцо выступает метафорой перекатывающейся бочки: «Катится бочка, нет на ней ни сучочка». Для того, чтобы маленький ребенок скорее начал ходить, белорусы Витебщины катили под его ножками куриное яйцо [22. C. 29]. Так же поступали жители восточной Болгарии, которые пускали катиться круглый хлеб и вареное яйцо из-под ног ребенка с приговором: «Както се търкалят питката и яйцето, така да търчи детето» (Как катится лепешка и яйцо, так пусть бегает и ребенок) [14. C. 306]. Таким же способом белорусы пытались изгнать из дома блох: они катили яйцо от угла до порога, чтобы «блохи выкатились из дома» [13. C. 289]. Образ легко выкатывающегося из курицы-несушки яйца выступает в заговорах, направленных на облегчение родов: роженицу обливали водой, которая стекала с первого яйца, снесенного молодой курицей; при этом говорили: «Как в курочке яичко не держится, так не лежал бы младенец Христов в утробе рабы Божией…» (с.-рус.) [23. C. 141].

Символика яйца, определяемая не столько его природными свойствами, сколько мифологическими воззрениями, раскрывается в народных представлениях о нем как о вместилище некоего содержания (и зародыша жизни, и опасной демонической силы), которое может быть транслировано из замкнутого пространства вовне. Вместе с тем, вовнутрь яйца можно символически переместить и замкнуть там, заточить нечто, что подлежит удалению, отправке в потусторонний мир. Эта семантика проявляется в волшебных сказках о Кощее Бессмертном, смерть которого спрятана в яйце; о царь-девице, спрятавшей в яйце свою любовь: сказочный герой находит «любовь» за морем на дубе, на котором стоит сундук, в нем – заяц, в зайце – утка, из утки он достает яйцо и добывает любовь героини. Такая же модель включения предметов одного в другой характерна для лечебных заговоров, основанных на сюжетной схеме: «на острове камень, на нем – руно, у руна – волк, в волке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, а в нем гибель болезни, называемой чемер» (рус. орлов.) [24. № 58].

В славянской демонологии (прежде всего у западных славян) известен мотив выращивания «знающим» человеком из яйца особого демона: фантастического птицеподобного существа, черта-помощника, способного приносить своему хозяину ценности, отнятые из чужих домов. Мотив представлен не только в демонологических верованиях, но и в детском фольклоре. Ср. белорусскую детскую дразнилку: «Косый заиц нанёс яиц, вывёў дзяцей, косых чарцей» [25. № 76]. Такое демоническое существо могло вылупиться и само по себе, независимо от желания человека, из особого яйца: первого в летнем сезоне или последнего; снесенного в «нечистое» время или имеющего аномальные признаки (маленький размер, два желтка, отсутствие скорлупы и т.п.).

К категории яиц особой магической значимости (люди остерегались употреблять их в пищу) относилось первое яйцо, снесенное молодой курицей. Хозяйки откладывали его отдельно от других яиц; умывались в Юрьев день водой, слитой с такого яйца; берегли его до Пасхи; красили в числе первых; а после освящения в церкви оно считалось особенно целебным, наделенным свойствами оберега. С таким яйцом-«первенцем» совершались магические действия, призванные обеспечить яйценоскость домашней птицы на весь год. Его нельзя было брать голой рукой, а лишь рушником или фартуком, чтобы «не запаскудить» последующих яиц (бел.) [22. C. 169]. Считалось, что оно не годится для подкладывания под наседку, иначе все яйца в гнезде наседки стали бы болтунами. Но с его помощью можно было распознать колдунов, если взять его с собой на всенощную пасхальную службу (рус.) [26. C. 48]; обеспечить изобилие чистой воды, если бросить это яйцо в свой колодец (пол. краков.). Тот, кто сумеет зашить его себе под кожу в левую подмышку, станет колдуном (полес. чернигов.). Первое яйцо давали съесть засидевшейся в невестах девушке, чтобы она вышла замуж за первого, кто посватается (полес. чернигов.).

Магические свойства первого яйца повышались, если оно было снесённое чёрной курицей. Такое яйцо высоко ценилось пастухами как защитное средство от волков (зап.-рус.); считалось эффективным при лечении «черной болезни» (эпилепсии) (словац.). При переезде в новое жилье яйцо черной курицы вкатывали в дом, прежде чем войти самим хозяевам, чтобы уберечь строение от молнии (бел. витеб.). Его сохраняли как символическое угощение для духов болезней. По словацким поверьям, чернокнижник (для сохранения своих колдовских свойств) не должен был есть ничего, кроме яиц от черной курицы и молока от черной коровы.

Последнее яйцо, снесенное старой курицей, называлось: рус. выносок, последыш, запёрдыш; укр., бел. зносок, спорышек; полес. остатнэе яйцо, зносочэк; серб. износак, запртак; болг. ловеч. малко яйце. Жители Закарпатья называли его зносок поганый, так как «у том jаjцэ чорт усыжуjе»; чтобы избавиться от него, хозяйка перебрасывала его через крышу дома или хлева [27. C. 205]. При общей негативной его оценке оно часто использовалось в лечебной и апотропейной магии, но основная его функция – выступать в роли вредоносного предмета для насылания порчи или служить колдунам и ведьмам средством для выведения демона-помощника. Само появление такого яйца в хозяйстве воспринималось как знак беды, его относили на перекресток и разбивали там (серб., болг.). В некоторых р-нах восточнославянской зоны именно это яйцо называлось «петушиным»: «Як кура знэсёт самое последнее яйцо, остатнэе, зносочэк – малэнэчко, як жолудь, то детям показывают и говорят, что это пэтушок снэс» [6].

Мифологическую трактовку получали также яйца с любыми отклонениями от нормы: без желтка, с двумя желтками, без скорлупы, слишком большие, с необычной формой скорлупы, а также яйца без зародыша, оставшиеся в гнезде наседки после того, как все птенцы уже вылупились (ср. их названия: рус. холостое яйцо, недоносок, болтун; укр. бовтун; бел. боўтун; серб. мућак). Такие яйца либо уничтожались, либо служили средством для тушения пожара, отгона градовых туч, оберега строений от молнии. Считалось, что такие «недоноски» (их еще называли у белорусов – свистуны) появляются, если кто-либо из домочадцев нарушил запрет свистеть или играть на пастушьей дудке вблизи наседки, высиживающей яйца [13. C. 353]. Иногда уничтожение такого яйца мотивировалось необходимостью изгнать сидящего в нем змееподобного демона. Так, сербы р-на Драгачева швыряли левой рукой оземь яйцо-мућак со словами: «Ова рука крста нема, jаjе-мућак пиле нема, ова ала места нема! Пуче мућак, пуче ала!» (У этой руки креста нет, у яйца-болтуна цыпленка нет, этой змеюке места нет! Лопнуло яйцо, лопнула и змеюка!) [28. C. 99]. Яйца с двумя желтками назывались: рус. двойчатка; полес. двойнята, близнята. Их не давали есть девочкам, чтобы они в замужестве не рожали двойню.

Яйца, снесённые (либо подложенные под наседку) в неблагоприятное время, воспринимались как потенциально опасные или как предвестие бед и несчастий в семье и хозяйстве. У западных славян таким неудачным временем для появления яиц на свет считался день св. Матея (24.II). Снесенные в этот день яйца хозяева помечали специальным знаком, чтобы не спутать с другими: их называли matejča (матеево яйцо), krivy Matej (кривой Матей); не подкладывали под наседку из опасения, что из него вылупится уродливый цыпленок [17. C. 133]. Аналогичные негативные свойства приписывались у западных и восточных славян благовисним яйцям, т.е. снесенным в праздник Благовещения: по одним поверьям, из них вылуплялись кривые, увечные цыплята, по другим – мог вылупиться черт в виде драчливого петуха [29. C. 54]; либо нечистый дух, именуемый осинавець (карпато-укр.) [30. C. 148]. Опасными для употребления в пищу и для подкладывания под наседку считались также яйца, снесенные в день св. Евдокии, на Троицу, на Русальной неделе (в.-слав.). Их выбрасывали в проточную воду либо употребляли в пищу после церковного освящения. У южных славян плохим временем для получения яиц считалась Тодорова неделя (первая неделя Великого поста): из «тодоровых» яиц якобы могли вылупиться хромые уродливые цыплята и опасные демонические существа – тудурчета, каракончовци [31. C. 102]. Как знак беды воспринималось яйцо, снесенное в Сочельник или на Рождество: в этом случае в хозяйстве ожидались большие убытки (бел.) [32. C. 166].

Такие несвоевременно появившиеся яйца часто использовались в "чёрной» магии". Они включались в ряд других вредоносных предметов (кости животных, угли, обгоревшие тряпки, клочки волос, перья птиц, шкурки змеи, песок с могилы и т.п.), с помощью которых недоброжелатели насылали порчу на своих недругов. Если хозяева обнаруживали клубок связанных вместе опасных вещей либо одиноко лежащее яйцо, то считали это «подбросом» или «подкладом», сделанным недоброжелателями со злонамеренными целями: не прикасались к ним голой рукой, выносили на лопате подальше от дома. Верили, что это дело рук «ведьмарок», которые «бяруть яйцо да нясуть яго до хлева. Як закопають у той гной, дак у коровы молоко пропадзе…» [33]. По массовым белорусским поверьям, крайне опасно подбирать и использовать в пищу знаходное яйцо, потому что оно может оказаться «сухим чортовым яйцом» (т.е. содержавшим в себе черта) [22. C. 169].

Широко известен в лечебной практике всех славян знахарский прием катать/выкатывать яйцо по телу больного человека или животного, т.е. обкатывать больное место сырым яйцом, придерживая его ладонью. При этом яйцо выступало в роли особой «ëмкости», в которую можно было заключить (заточить) болезнь и затем ее уничтожить. Идея передачи болезни яйцу отмечена во многих лечебных заговорных формулах. В Полесье наиболее результативным способом лечения детского испуга считалось, когда «дзяцинный спуг ссылаецца на яйцэ» [15]. После того, как катавшееся по телу больного яйцо потяжелеет, поскольку – по белорусским поверьям – в него переходит болезнетворный дух, его разбивали и выливали в воду, чтобы по очертаниям белка постараться распознать вредителя [34. C. 102–103]. «Обкатанное» по больному яйцо выбрасывали в глухие места; в проточную воду; на перекресток; сжигали в печи; клали в дымоход; либо его относили на расходные дороги в надежде, что кто-нибудь подберет и тем самым заберет болезнь себе (в.-слав., ю.-слав.). Для лечения лихорадки к телу больного привязывали вареное яйцо, которое надо было носить какое-то время при себе, а затем выбросить через левое плечо на улицу со словами: «Як ето яйцо пропадэ, так моя шухля [лихорадка] пропадэ» [6]. В селах брестско-гомельского пограничья верили, что лихорадка «ест» яйцо, привязанное к телу больного: эта болезнь якобы выедает скорлупу и белок, а желток оставляет не тронутым; тогда его нужно выбросить – и лихорадка уйдет [35]. Чтобы вывести бородавки, их терли только что снесенным яйцом, но в дальнейшем его уже нельзя было ни есть, ни подкладывать под наседку (бел.) [13. C. 386].

В качестве обрядовой пищи вареные и жареные яйца употреблялись в основном в пасхальном и семицко-троицком ритуальных комплексах; реже – в составе масленичных блюд. У южных славян и на Украине довольно широко известен обычай заговляться вареным яйцом накануне Великого поста. На территории Болгарии, Македонии, южной и юго-восточной Сербии в последний день масленицы между участниками общесемейной трапезы разыгрывалась традиционная забава, называемая амкање или ламкање jаjца (‘кусание яйца’): над столом подвешивалось на нити вареное очищенное яйцо (либо другое угощение – кусок пирога, халвы); оно раскачивалось из стороны в сторону, и каждый старался, не прикасаясь руками, откусить от него кусочек. Считалось, что исполнение этого обычая благотворно влияет на плодовитость скота и домашней птицы [10. C. 119– 120, 462–466]. По польским поверьям, тот, кто во вторник масленичной недели съест вареное яйцо, летом будет находить много грибов.

Яйца входили в состав продуктов, которыми принято было одаривать участников весенне-летних обходных ритуалов; лиц, исполнявших определенные обрядовые и социальные функции (свадебные чины, баб-повитух, рожениц, кумовьев, пастухов общинного стада и др.). Яйца и яичница выступали в роли жертвы (угощения) в обычаях символического кормления мифологических персонажей. Например, если необходимо было вернуть потерявшийся скот, хозяйке советовали: «Идите, выйдите в лес, положите два яйца, леший яйца любит, на росстани левой рукой, не глядя и уходите» (рус. архангел.) [36. C. 49]. Яичницей следовало кормить духов-помощников, гномов, летающего змея, домовика и других демонов.

Многозначны функции яйца в похоронно-поминальной обрядности: оно выступало и как жертва умершему, и как оберег от него, и как очистительное средство. Устраивая поминки по умершим детям в четверг после Пасхи, белорусы Витебщины варили столько белых (не крашеных) яиц, сколько в семье было похоронено детей; семья ела под открытым небом, чтобы души детей видели это и благословляли своих родных [22. C. 244]. Яйца считались наиболее ценной милостыней и угощением для односельчан в поминальные дни: «Яйцо подашь – сорок милостыней, а кусок хлеба – одна милостыня» (рус. рязан.) [37. C. 428]. Для облегчения затянувшейся агонии на грудь умирающему клали яйцо (серб.). На том месте, где умер член семьи, родственники сразу после выноса гроба разбивали пустой горшок либо сырое яйцо, называемое у сербов живо jаjе (серб., р-н Сврлига) [38. C. 118]. В качестве предупредительной меры против «хождения» нечистого покойника болгары в гроб ему клали вареное яйцо со словами: «Когато 41 яйцето упили, тогава и умрелият да оживее» (Когда из яйца вылупится цыпленок, тогда пусть и умерший оживет) [39. C. 86]. Крашеные яйца бросали в могилу при похоронах молодых неженатых людей (болг.).
В апотропейной магии яйцо обычно использовалось как защита от молнии, средство тушения пожара, а также при отгоне градовых туч. Когда роженица первый раз выходила из дома с новорожденным, ей давали с собой яйцо и посыпали мукой головку ребенка (серб.). Чтобы предотвратить выкидыш, беременной женщине рекомендовалось носить при себе сырое куриное яйцо (с.-рус.). У поляков оно служило охранительным средством грудных детей: на ночь в колыбель клали яйцо, чтобы не нападала богинка. Cербы тоже клали яйцо рядом с новорожденным как оберег против опасного лунного света, чтобы ребенка «не выпил месяц» (Скопска Котлина) [40. C. 413]. Яйцо могло служить и в роли отгона нечистой силы. Так, чтобы распознать в плохо растущем, слабоумном младенце замененного демонами подкидыша (ребенка нечистой силы), родители показывали ему самое крупное из гусиных яиц, и тогда слышали, как младенец впервые произносил фразу: «Уже семьдесят семь лет живу на свете, а такой бочки без обруча еще не видел», – после чего исчезал, а на его месте появлялся похищенный у людей нормальный ребенок (пол.) [41. C. 142].

Виноградова Людмила Николаевна
д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник
Института славяноведения РАН

Литература:

  1. Słownik stereotypów i symboli ludowych / Red. J. Bartmiński. Lublin, 1999. T. 1. Kosmos. Cz.
  2. Ziemia. Woda. Podziemie. 2. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. В 3-х т. М., 1985. Т. 3.
  3. Миков Л. Български великденски обреден фолклор. София, 1990.
  4. Яворский Ю.А. Памятники галицко-русской народной словесности. Киев, 1915. Вып. 1.
  5. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Дяковичи Житковичского р-на Гомельской обл.
  6. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Ковнятин Пинского р-на Брестской обл.
  7. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Верхний Теребежов Столинского р-на Брестской обл.
  8. Журавлев А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. Этнографические и этнолингвистические очерки. М., 1994.
  9. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. М., 2004. Т. 4.
  10. Плотникова А.А. Этнолингвистическая география Южной Славии. М., 2004.
  11. Босиħ М. Годишњи обичаjи Срба у Воjводини. Нови Сад, 1996.
  12. Niebrzegowska St. Polski sennik ludowy. Lublin, 1996.
  13. Federowski M. Lud Białoruski na Rusi Litewskiej. Materiały do etnografi i słowiańskiej zgromadzone w latach 1877–1905. Kraków, 1897. T. 1: Wiara, wierzenia i przesądy ludu z okolic Wołkowyska, Słonima, Lidy i Sokółki.
  14. Седакова И.А. Балканские мотивы в языке и культуре болгар. М., 2007.
  15. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Замошье Лельчицкого р-на Гомельской обл.
  16. Славянский и балканский фольклор. Этногенетическая общность и типологические параллели. М., 1984.
  17. Horváthová E. Rok vo zvykoch nášho ľudu. Bratislava, 1986.
  18. Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971.
  19. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Тхорин Овручского р-на Житомирской обл.
  20. Криничная Н.А. Русская народная мифологическая проза: Истоки и полисемантизм образов. СПб., 2001. Т. 1. Былички, бывальщины, легенды, поверья о духах-«хозяевах».
  21. Раденковиħ Љ. Симболика света у народноj магиjи Jужних Словена. Ниш, 1996.
  22. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах / Собрал в Витебской Белоруссии Н. Я. Никифоровский. Витебск, 1897.
  23. Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. М., 1994.
  24. Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. По материалам Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. СПб., 1903.
  25. Белорусские песни, собранные П. В. Шейном // Записки русского географического общества. 1873. Т. 5.
  26. Зернова А.В. Материалы по сельскохозяйственной магии в Дмитровском уезде // Советская этнография. 1932. № 3.
  27. Концепт движения в языке и культуре. М., 1996.
  28. Толстые Н.И. и С.М. Заметки по славянскому язычеству. Защита от града в Полесье // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982.
  29. Українцi: народнi вiрування, повiр’я, демонологiя. Київ, 1991.
  30. Хобзей Н. Гуцульска мiфологiя: Етнолiнгвiстичний словник. Львiв, 2002.
  31. Попов Р. Светци близнаци в българския народен календар. София, 1991.
  32. Крачковский Ю.Ф. Быт западно-русского селянина. М., 1874.
  33. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Вербовичи Наровлянского р-на Гомельской обл.
  34. Полесские заговоры (в записях 1970–1990-х гг.) / Сост., подгот. текстов и коммент. Т.А. Агапкиной, Е.Е. Левкиевской, А.Л. Топоркова. М., 2003.
  35. Полесский архив Института славяноведения РАН; с. Золотуха Калинковичского р-на Гомельской обл.
  36. Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост. О.А. Черепанова. СПб., 1996.
  37. Морозов И.А., Слепцова И.С., Гилярова Н.Н., Чижикова Л.Н. Рязанская традиционная культура первой половины XX века: Шацкий этнодиалектный словарь. Рязань, 2001.
  38. Петровиħ С. Културна историjа Сврљига. Ниш; Сврљиг, 1992. Књ. 1: Митологиjа, магиjа и обичаjи.
  39. Вакарелски X. Български погребални обичаи. Сравнително изучаване. София, 1990.
  40. Филиповиħ М. Различита етнолошка грађа // Српски етнографски зборник. Београд, 1967. Књ. 80.
  41. Zbiór wiadomości do antropologii krajowej. Kraków, 1878. Т. 2.