Говорят, когда Бог хочет наказать, он отнимает разум... У неё он отнял ноги, потом мужа, её Александра, который стал её ногами...
За что? Они так любили друг друга! Он – красивый, внимательный, добрый. Она – такая гордая красавица... Была когда-то... Опять слёзы душили её. Уже четыре года она сидит дома, никуда не ходит, по квартире передвигается на ходунках. Саша был её ногами: он брал её с собой по грибы, по ягоды, вечерами они приезжали на берег гавани и смотрели на воду. Почему он? Она вновь и вновь мысленно обращалась к Богу: «Почему ты, Господи, оставил меня жить, а забрал его?»
Вот уже скоро полтора месяца, как она одна. Дочь приехала на похороны, побыла с ней две недели и опять на судно, где плавает врачом. А сегодня должна прийти работница, определённая ей социальной службой.
Она научилась убирать всё по дому, готовить себе, машинка стирает сама, а вот из дому никуда не выходит: почту, хлеб и необходимые продукты приносит соседка, но в последнее время стала приходить все реже и на звонки не отвечает.
Услышав звонок, она медленно пошла на ходунках к двери, чтоб откинуть цепочку. Первое, что увидела, – глаза, острые, как клинки. Ирина отпрянула. Где она видела эти глаза? Женщина зашла, поздоровалась и сказала, что направлена к ней социальной службой. Сразу спросила, что надо сделать. Она сказала, что зовут её Ирина Борисовна и спросила, как звать работницу?
– Людмила, – коротко ответила та.
Ирина Борисовна протянула ей список продуктов, квитанции, отсчитала деньги и попросила зайти в банк, чтобы сделать необходимые платежи. Женщина ушла. «Какой колкий взгляд у неё, – подумалось невзначай. – Скорее всего, это кто-то из больных, из лежачих больных. Из той прошлой жизни, когда она еще работала заведующей отделением в больнице. Много их было, всех не упомнишь». Она опять обратилась в воспоминания.
Была она строга, спрашивала только по существу, а им хотелось поговорить. Частенько женщины, бабушки начинали рассказывать ей свои обиды, но она не слушала, она – врач. Медсестер ругала, когда те заходили в палаты и вели с больными болтовню. Здесь им не курорт. Пролечив определенное время, выписывала, поэтому многие обижались на неё, плакали, кричали, даже проклинали, но мама говорила:
– Скажи: «Пусть вернется всё к вам». И ничто не пристанет к тебе, Иринушка...
И эта женщина, как её... Людмила, тоже, наверное, из этих бывших больных. …Хотя, какой странный отчужденный взгляд искоса.
А вот теперь и она хотела бы поговорить, да не с кем: коллеги заходят очень редко, когда вызывает. …Ну, и не надо! Она всегда была гордою, не станет их упрашивать, чтоб просто зашли проведать, поговорить... А подруг она так и не успела завести. Вот только разговаривает по телефону с бывшей работницей бухгалтерии, о существовании которой она и не подозревала, пока та сама не позвонила, когда Саши не стало, выразить соболезнование. С тех пор они перезваниваются, вспоминают ушедших мужей, былое...
Пришла Людмила, разложила продукты в холодильнике, сдачу и чек положила на стол, все молчком, даже и поговорить не хочет, надо позвонить, чтоб поменяли работницу.
– Скажи, ты лежала у меня в отделении?
Взгляд быстрый и колючий... Где она её встречала? И вдруг вспомнила и взгляд, и место...
Да, это было перед самым несчастьем. Лежала у неё в отделении женщина с онкологией. На химию ехать отказалась: была она уже безнадежной больной. А эта Людмила – её мать. Она приходила и ухаживала за дочерью. Однажды Ирина Борисовна, зайдя в палату после неё, увидела, что на тумбочке стоят разные настойки, цвета весьма подозрительного. Тут же все вылила, сказав, что, если хочет лечиться по народным методам, то в больнице делать нечего, а раз здесь, пусть принимает назначенное лечение. На следующий день эта Людмила забрала дочь свою домой, а уходя, так посмотрела, что у Ирины Борисовны все сжалось внутри, даже забыла сказать своё проверенное "к тебе же и вернётся...". Вскоре дочь Людмилы умерла, Ирина выписала ей справку о смерти.
Ведьма, да она же ведьма! Сразу после этого она и упала в бане! Да так, что поломала себе оба тазобедренных сустава. Операцию делать не стали: все морочили голову, что срастется. А регенерация костных тканей не произошла.
А теперь Саша умер. Что она Людмиле сделала, что та ещё и Сашу забрала? Нет, надо позвонить, чтоб прислали другую работницу. А какого цвета её глаза? Не помнит... Иногда кажется, огненные: прожигают насквозь...
Работницу не поменяли, да еще отчитали, назвав капризной. Раньше эти чиновники издалека здоровались с ней, называя по имени-отчеству, а сейчас накричали, как на какую-то девку, и имя-отчество забыли... Ирина Борисовна зажмурилась: так обидно все это было для неё.
«Ну, пусть ходит, может, умру скорей», – подумалось...
И чай её приглашала попить, и деньги ей совала – отказывается. Соседка забегала, рассказывала, что дочь у Людмилы в городе жила, без мужа, там и заболела, а когда приехала к матери, то было поздно её лечить. Оставила матери двоих детей и померла. У неё дети теперь живут, у Людмилы. Но, видно, пенсии не хватает, вот и работает. А у Ирины Борисовны внуков нет: дочь одна, а замуж не хочет, детей не желает. Тоже врач. Хотя, какой она врач – на судах больные не работают.
Была у Ирины вторая беременность… Но должны были её поставить заведующей отделением, надо было ехать на повышение квалификации, пришлось прервать. А больше уже и не заводились. Саша очень хотел, а ей как-то времени не хватало. Вот теперь одна, без ног, без Саши, а дочь – неизвестно где...
Надо спросить у этой Людмилы, большие внуки у неё? Четыре года прошло уже, даже больше...
Зачем она отчитывается за деньги перед ней всякий раз? Разве она ей не верит? И в глаза не смотрит… Да и не надо! Этот взгляд, она его переносить не может: как ножом колет...
Саша умер внезапно, а она и здесь норовит уколоть:
– У хороших людей смерть легкая... Кого она имела в виду еще?
Знахарка Ф. Журавлёв Попросила сходить в церковь заказать службу (полгода уже, как Саши нет), а она отказалась: говорит, что в церкви Бога нет... Странная, а где же тогда Бог? Говорит: «В тебе... Чувствовать его должна сама, мысленно разговаривать…». Ирина разговаривает, но сама с собой... А Людмила свечку даже не желает купить, затопила камин и говорит: «Смотри на огонь и слушай сердце, там Бог». А у Ирины слезы. Разве Бог плачет?
Людмила напекла блинов, говорит, что Масленица, а Масленица уже прошла, по телевизору говорили, и пост начался. Ирина Борисовна ей это сказала, а она в ответ, не глядя: «То не Масленица была, а цирк». Не поймет она Людмилу.
Принесла какую-то вонючую мазь, заставила натирать больные места, вся постель провонялась. Какая она грубая... Ирина Борисовна упирается, а та молчком натирает, потом прячет зелье свое. На вопрос, зачем прячет от неё, сказала, чтоб не выкинула, потому как больше нету... Все помнит... ведьма.
Внучка пришла вместо Людмилы, такая разговорчивая, рассказала, что бабушка болеет и её отправила вместо себя. Говорит, что у них уже рассада взошла на окнах... Как давно она не сажала ничего, все дома сидит, так хочется в земле повозиться. Попросила Светлану, внучку, чтоб бабушка принесла потом земли и семян, пусть хоть на окне растут...
Растут на окошке в ящичках астры и петунии, махонькие… Как она любила их! А ведь угадала: принесла именно её любимые цветы… Да ведьма она... Поди все знает, о чем она, Ирина Борисовна думает...
Принесла печенье, разных птичек, говорит, что весна пришла, настоящая. А она, Ирина, в окно видела синичку, скоро уже и перелетные прилетят...
Вот и май, а в мае они с Сашей встретились: были у неё экзамены, возвращалась поздно, он провожать увязался, а она не отказалась... Так ни разу не пожалела. Был он начальником на большом предприятии еще в советское время, рабочие его любили, вон сколько пришло его провожать... Строил для своих работников много, работой обеспечивал. Уже в перестройку начались у него тёрки с районным руководством, не хотел предприятие банкротить, наслали на него всяких комиссий, проверок, он и ушел. А тот, который после него пришел, почти все производственные мощности приватизировал, сейчас олигархом местного масштаба считается. А Саша ушел, просто механиком и работал, пока с ней это несчастье не случилось. Ухаживал за ней, как за ребенком.
Какая она жестокая, эта Людмила: заставляет её ходить, вывела во двор, отобрала ходунки, поставила рядом со вскопанной грядкой и говорит: «Высаживай рассаду». А она не может... Чуть не упала, расплакалась, стала звать соседку. А она смотрит своими глазищами, как в прицел, уж лучше бы убила сразу... Потом говорит:
– Ты не хочешь.
Господи, да разве же она не хочет? Она не может!
А какого цвета у неё глаза? Сколько зыркала на неё, а не может Ирина Борисовна вспомнить: как глянет, так будто память отшибает...
Опять она над ней издевалась: мазями своими ведьминскими натирала. От них печет все тело, и боль в суставах возобновилась – спать не может. Стала Ирина себе обезболивающее колоть. Людмила, когда натирала, увидела следы от уколов, ничего не сказала. Только сунулась Ирина в аптечку – нет препарата. На вопрос Ирины сказала, что та себя химией травит, а не лечит. Всю жизнь Ирина лечила больных, оказывается – травила... Дожили...
Начало июня. По утрам холодно, туман, а днем солнышко пригревает. Стала у Ирины любимым местом отдыха беседка, где она спокойно наблюдает за тем, как растет травка, зацветает вишня, потом сливы, яблонька в последнюю очередь. Виноградная лоза любовно обвивает решетку беседки, почки набухли, но никак не проклюнутся листики, тепла им не хватает. Ирине тоже не хватает тепла, зябнет она и кутается в мягкую кофту, когда в послеобеденное время дует свежий ветерок с гавани.
В беседке хорошо и легко вспоминалась жизнь, что уже в прошлом. Ощущение остроты горечи прошло, вспоминалось только хорошее. Как хотелось Ирине вернуть всё назад, прожить жизнь совсем по-другому, она бы в той, новой, жизни детей нарожала Саше, а лечила бы не химией, а советом и теплом, и с бабушками она бы разговаривала о непростой их женской доле.
Людмила принесла мягкий березовый веник, листочки такие пахучие и липкие. Раньше она всегда любила париться березовым веничком. Саша готовил для себя дубовые, а для неё березовые, махонькие, как букетик, чтоб только хватило пар на себя нагнать и пройтись с поволокой листиками по телу. После несчастья она не любила ходить в баню, но Людмила натопила и решительно её отправила, уложила на лавку и хорошенько Ирину напарила, отвела душу, ведьмочка, так исхлестала её, что еле дух сама перевела.
Сегодня Ирина Борисовна сделала несколько шагов. Как всегда, Людмила вывела её и отобрала ходунки, в руку сунула клюку. Ирина боится шагу ступить, а та стоит, смотрит... и улыбается. А глаза то у неё серые и совсем не колючие...
– Ведьма, – шепчет Ирина Борисовна. – Ведьмочка... И плачет.
Работа занявшая третье место литературного конкурса.
«Женские образы в языческой славянской мифологии».
Надежда Секирина