В статье рассматриваются заговорные тексты, записанные на территории Донецкой области. Выявляется предназначение, специфика, функции, а также вариативность мифологического центра как центрального образа в отдельных заговорах. Методом сравнительно-сопоставительного анализа мы рассматриваем материал на фоне общеславянской заговорной традиции.
Заговор как жанр народной поэзии неоднократно становился объектом исследования фольклористов. Сюжеты и мотивы, образы и формулы, композиция, вариативность, а также принципы классификации текстов – основные аспекты в изучении этого жанра. Народными заговорами в разное время занимались: Н. В. Крушевский [1], В. Н. Топоров [2], Б. Н. Проценко [3], Л. Н. Виноградова [4], В. Л. Кляус [5], П. Т. Тимофеев [6], Т. А. Агапкина и А. Л. Топорков [7] и мн. др.
Заговор – один из древнейших жанров, входящих в сферу магической практики и воплотивший в художественной форме архаические представления наших предков, он порожден верой человека в возможность воздействия на людей и природу с помощью магического слова, волшебного действия. Неся в себе практическую направленность, заговорные тексты теснейшим образом связаны с обычаями, традициями народа, с мифом и поэтому представляют собой ценнейший фактический материал для изучения духовной культуры и мировоззрения народа.
Из 91 текста заговорных формул, записанных на территории Донецкой области, в равном количестве «любовных» и «лечебных» встречаются разнообразные топосы, среди них ‒ места обитания нечистой силы, места, где заговаривает заклинатель, и места, в которых сосредоточен сакральный мифологический центр. Заговорных текстов с мифологическим центром насчитывается пять, остальные локации составляют около трети зафиксированных текстов.
Самыми распространенными топосами в заговорах являются чистое поле (чисто поле) и синее море (сине море). Несмотря на противопоставление суша – вода, достаточно часто оба локуса упоминаются в пределах одного текста.
Чистое поле здесь выполняет функцию нейтральной территории, то есть оно находится уже за границей поселений, но еще не является убежищем нечистой силы. А.К. Байбурин в работе «К организации пространства в восточнославянской свадьбе» подчеркивает: «чистое поле не имеет положительных характеристик – это пространство, как бы не имеющее своей структуры, практически не упорядоченное. Так в его пространстве могут совмещаться противоположные признаки (разное состояние погоды, время суток, время года); одно и то же место может называться и полем, и лесом…» [8, с. 98‒99].
Далее прослеживается следующая схема развития событий: «Пойду я в чисто поле» – покину привычное место обитания. Отделение заговаривающего от других людей, выход за пределы деревни / населенного пункта: «Порошу белого кречета / Мати Пресвятую Богородицу, летел бы он / отправилась бы она в темный лес, синее море, зыбучие болота отыскать темную силу / избу / березу во двенадцати корнях» [ПДО, с. 159‒160], обращение к языческому или христианскому персонажу, чтобы с его помощью «добраться» к месту излечения / ворожения. То есть функцию заговаривающего берет на себя персонаж-помощник, происходит это по той причине, что в большинстве случаев человек не может самостоятельно «переправиться» на сторону обитания мифологических существ.
Болота (зыбучие, гнилые, глубокие), темные, сухие леса традиционно считаются убежищем нечистой силы, такие локусы являются опасными для простого смертного. Важными знаками преисподней в народном представлении оказываются крайняя отдаленность от мест поселения людей, отсутствие света и воздуха, неподвижность и безмолвие, наличие всяких мифологических существ. Так как все представители злых сил так или иначе связаны с преисподней, потусторонним миром и т. д., в этом моменте хорошо прослеживается граница «своего» и «чужого», «этого мира» и «потустороннего», где проводником между двумя материями становится персонаж-помощник. Что касается гидронимов и других водных объектов, вода также представляется тонкой границей между мирами, на этом пограничье и происходит борьба добра со злом; например, моря, реки, море-океан, быстрая реченька – эти водные объекты одновременно связаны с идеями пространства, которое, как правило, считается безграничным и в котором человеку невозможно или опасно находиться.
«Просил бы он / она силу окаянную / Господа Бога наслать / забрать порчу / болезнь / дать сил отправится в высокий терем / избу…» [ПДО, с. 160]. Здесь обращение к силе окаянной связано с просьбой (воздействие на субъект и обретение силы для отправления к мифологическому центру), а далее уже по сюжету заговора: «…впиться в горячее сердце, черную печень / исцелить, прогнать тоску, уберечь от сглаза…» [ПДО, с. 160]. Здесь целесообразно сделать оговорку о том, что в некоторых заговорных текстах пункты вышеупомянутой схемы сокращаются или расширяются согласно сюжету.
Рассмотрим подробнее сакральный мифологический центр, мотив которого является главным в некоторых заговорных текстах. Из собранных заговоров становится понятно, что местом исцеления являются море-океан, Ледовитый океан, остров Буян и белая береза во двенадцати корнях, а местом приворотов в любовных заговорах становятся также высокий терем, изба.
В славянских традиционных заговорных текстах, а также в текстах, записанных в Донецкой области, прослеживается устоявшаяся цепочка следующих друг за другом мотивов: на море-океане на острове Буяне лежит Алатырь камень, которая на письме фиксируется без знаков препинания. Данный мотив по своему замыслу схож с мотивом волшебной сказки (в тридевятом царстве, в тридесятом государстве). И там и там реализуется замысел отделения места от обычного мира непроходимым дремучим лесом, пропастью, морем или иным препятствием.
Мотив сакрального центра можно выразить еще одной четырехуровневой схемой. Первый уровень представлен географическими объектами, в нашем случае это море, море-окиян; на втором уровне появляется остров, расположенный в море-окияне; в третьем – конкретный объект: камень, дерево; и в последнем ‒ некий персонаж, сидящий на камне, дереве, осуществляющий целительские функции, или тот, к кому обращаются с просьбой о помощи / изгнании недуга (один из основных сюжетообразующих мотивов заговоров).
Море-окиян, благодаря своему вхождению в образ мифологического центра, оказывается связанным с тремя другими мотивами. Во-первых, с мотивом центра вообще, своего рода локуса притяжения, во-вторых, с мотивом камня (прятание ключей после замыкания под камень в море), то есть некто прячет ключ от заговора (под камень) в море-окиян. В целом образы ключа и замка часто входят в заключительную часть заговора, в том числе собственно в закрепку, поэтому и море-окиян и камень Алатырь занимают в таких случаях место не в сюжетной части текста (как в случае с мотивом сакрального центра), а в финале: «…замыкаю свои слова на 77 замков и бросаю ключ в море-окиян под камень, аминь» [ПДО, с. 159]; в последней части сравнивается крепость слова с камнем в море-окияне («Будьте мои слова крепче камня Алатыря, что на море-окияне…» [ПДО, с. 162]).
Остров же, находящийся в море-окияне, в заговорных формулах изображен как объект абстрактный, зачастую не имеющий конкретного географического расположения, или оно может быть условным, так как его возникновение связано с пространственным перемещением из «человеческого» мира в мир потусторонний, в котором он возник чудесным образом. Л.И. Горницкая и М.Ч. Ларионова в работе «Место, которого нет…» [9] обращают внимание на то, что название его также либо вымышленное, либо отсутствует, что демонстрирует метафизическую абстрактность данного образа. Географические имена нечасто встречаются в заговорных текстах, поскольку образ пространства, где разворачиваются события заговора, обычно типизирован, а не индивидуален. В заговорных текстах присутствует сакрализация острова: ведь он находится в святом море-окияне, причем свойство святости переносится на все, что находится на острове (например, церковь или Алатырь-камень). Следует отметить, что не только в заговорной традиции обнаруживается остров Буян, но и в сказках: «Мимо острова Буяна, к царству славного Салтана», реже – в легендах.
А. Н. Афанасьев соотносил остров с метафорой весеннего неба, располагающимся среди синего океана, мифологическим местом, в котором находятся усопшие праведники, по мнению Вилинбахова, само название Буян в народной магии выполняет, очевидно, функцию истинного (тайного) имени, открывающего произносящему заговор дорогу в мир иной [10, с. 118].
Камень Алатырь, который встречается достаточно часто является значимым элементом семиотической системы общеславянских заговоров. Толковый словарь Ефремовой (10) определяет Ала́ тырь (ла́ тырь, бел-горю́ч ка́ мень, латарь и др.) как священный камень, «всем камням отец», пуп земли, содержащий сакральные письмена и наделяемый целебными свойствами. На нем стоит дерево или сидит дева, под ним может находиться ключ, тоска или сила могучая. Постоянный эпитет камня Алатыря в заговорах ‒ «бел-горюч (горяч)» – дает возможность предположить, что это калька с иранского слова «ал-атар», буквально «бел-горюч». Эпитет «бел-горюч» М. Забылин, впрочем, толкует как «светящийся»: «На море на Океане есть бел горюч (сост.: светящийся) камень Алатырь, никем неведомый, под тем камнем сокрыта сила могуча, и силы нет конца» [ПДО, с. 159]. Встречаются заговорные тексты, в которых Алатырь, архаичный элемент заговора, заменяется более знакомыми и понятными для знахаря словами, при этом сам образ остается центральным в тексте: «На море на океане стоит дуб, в том дубе три бабы-жабы…» [ПДО, с. 28].
Существуют ли реальные географические прототипы сакрального центра? На этот счет есть мнение, что наибольшее сходство Буян имеет с островом, который находится в Балтийском море, – островом Рюген. «…По мнению историков, в древности Рюген имел обширные культурные и торговые контакты с Русью. Как известно, исконным названием острова было Руян» [11, с. 308]. Река, протекающая в Нижегородской области, носит название Алатырь, что в переводе означает «бел-горюч» камень. Действительно, можно допустить, что волшебный камень располагался на реке Алатырь, он мог вызывать восторг и почтение (или же, наоборот, ужас, суеверный страх) со стороны местных жителей. Такое название носили хорошо известные славянам «целебные и чудесные камни». Священными камнями, как правило, были необработанные валуны, часто больших размеров и причудливой формы.
Священный камень находится также в Донецкой области, на берегу реки Кальмиус, в зоне разлома возле села Гранитное на правом берегу реки. В балке Столовая удивляют своей красотой могучие серые гранитные каменные фигуры: «Лежат камни-братья на донецкой земле по берегам рек Кальмиуса и Донца, Крынки и Еланчика, Волчьей, Кальчика и многих других. Они стоят в широких балках и на древних курганах. Эти камни украшают и укрепляют крутые берега и обрывы, родники, порой бьющие из-под них, дают начало местным рекам…» [11, с. 19]. Под Алатырь-камнем берут начало источники, несущие всему миру пропитание и исцеление, то есть живая вода. На этом камне или рядом с ним находятся мифологические существа, стоит мировое дерево, совершаются исцеления и т. д.
Таким образом, в мифологической картине заговора сакральный центр выражен не только конкретным локусом, но и «другой реальностью», при этом он четко распознается среди других топосов. Мифологический центр чаще всего представлен трехуровневой пирамидой, где постоянными составляющими являются море-окиян, остров Буян и камень Алатырь, а также другие варианты их наименований, что, в свою очередь, составляет сюжетную основу отдельных заговоров самой разной функциональной направленности.
Ястремская Т. В.
Источники материала:
- ПДО ‒ Тимофеев П. Т. Прoтекших дней oчaрoвaнье: скaзки, песни, чaстушки, прислoвья Дoнбaссa, зaписaнные Петрoм Тимoфеевым / П. Т. Тимoфеев. – Дoнецк: Дoнбaсс, 2008. – 220 с.
Литература:
- Крушевский Н.В. Заговоры, как вид русской народной поэзии / Н.В. Крушевский // Варшавские университетские известия. – Варшава, 1876. ‒ № 3. ‒ 45 с.
- Топоров В.Н. К реконструкции индоевропейского ритуала и ритуально-поэтических формул (на материале заговоров) / В.Н. Топоров. – Тарту, 1969. ‒ Вып. 236. ‒ С. 9‒43.
- Проценко Б.Н. Заговоры. Обереги. Поверья. Приметы: духовная культура донских казаков / Б.Н. Проценко. – Ростов: Феникс, 2010. ‒ 322 с.
- Виноградова Л.Н. Заговорные формулы от детской бессонницы / Л.Н. Виноградова // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. – М., 1993. 153 – 163 с.
- Кляус В.Л. Сюжетика заговорных текстов славян в сравнительном изучении: К постановке проблемы / В.Л. Кляус. – М.: Наследие, 2000. ‒ 192 с.
- Тимофеев П. Т. Прoтекших дней oчaрoвaнье: скaзки, песни, чaстушки, прислoвья Дoнбaссa, зaписaнные Петрoм Тимoфеевым / П. Т. Тимoфеев. – Дoнецк: Дoнбaсс, 2008. – 220 с.
- Восточнославянские заговоры: Аннотированный библиографический указатель / Сост.: Т. А. Агапкина, А. Л. Топорков. ‒ М., 2011. ‒ 172 с.
- Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе / А. К. Байбурин, Г. А. Левинтон // Русский народный свадебный обряд. – Л.: Наука, 1978.
- Горницкая Л. И., Ларионова М. Ч. Место, которого нет... Острова в русской литературе / Л. И. Горницкая, М. Ч. Ларионова. – Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2013. – 226 с.
- Афанасьев А.Н. Языческие предания об острове Буяне / А.Н. Афанасьев // Временник Общества истории и древностей Российских. Кн. 9. – М., 1851. ‒ 25 с.
- Топоров В. Н. К реконструкции индоевропейского ритуала и ритуально-поэтических формул (на материале заговоров) / В. Н. Топоров. – Тарту, 1969.