Народная этимология и другие языковые средства воздействия на болезнь в славянских заговорах

Мучения / Здислав БексинскиНародная этимология чрезвычайно активно функционирует как один из инструментов традиционной обрядности, мотивируя ритуальные действия, использование предметов в обряде, ложась в основу обрядового текста, запрета или предписания. Как показали в своей работе С. М. и Н. И. Толстые, народная этимология и паронимическая аттракция, находящаяся в непосредственной связи с ней, «приобретает функцию одного из наиболее продуктивных приемов организации мифопоэтического и ритуально-магического текста и превращается в особый вид магии» (1).

Наряду с ней, в народной обрядности широко используются и другие языковые механизмы, которые могут выступать в роли мотивировки или толкований обряда или самостоятельно организовывать структуру ритуального текста. Подчас мы имеем дело со своего рода языковой игрой, используемой в сугубо прагматических целях. При этом возможна двунаправленная зависимость: обрядовые действия и представления определяют языковые механизмы или, наоборот, сам обряд возникает под воздействием и как следствие языковой игры. Язык, таким образом, становится таким же магическим инструментом, как предмет, действие, место, время и проч. Рассмотрим языковые обрядовые механизмы на примере южно- и восточнославянских заговоров и - уже - на примере такого языкового инструмента, как воздействие на болезнь через ее номинацию.

Будучи частью обряда заговаривания, заговоры сами по себе содержат ряд средств воздействия на объект, в данном случае на болезнь. Болезнь, как правило, представляется в персонифицированном виде, хотя степень персонификации, детализация образа заболевания может быть различной. Так, в восточнославянской традиции в наибольшей степени персонифицирована лихорадка или чума, представляемые в виде женщин, чей облик может быть достаточно подробно описан в заговорах.

В южнославянской традиции болезни в значительно большей степени связаны с активностью ряда демонологических персонажей, которые их насылают (але, вештице, бабице и т. п.). В такой ситуации «совершенно естественно, если болезнь — это некое существо, которое вошло внутрь человека, обратиться к ней с просьбой уйти, оставить больного» (2). Заговор содержит эту просьбу, а человек, произносящий заговор, вступает в коммуникацию с болезнью или персонажем, ее наславшим. Устанавливая контакт, он должен назвать своего оппонента. Уже само знание его имени дает заговаривающему некоторую власть над ним. В архаической культуре невозможно произнесение имени всуе, ибо оно либо вызывает, активизирует его обладателя, либо ослабляет его, делает его подверженным внешним влияниям [Раденкович 1996, 50]. Поэтому в заговорах произнесение имени болезни играет особо важную роль.

В заговоре наименование болезни далеко не всегда полностью соответствует названию той же болезни в народных медицинских представлениях и диагностике. Заболеванию как персонажу заговора может присваиваться другое, ритуальное имя, отличное от «повседневного», например, диалектное наименование болезни, вышедшее из употребления в данном регионе и сохранившееся только в заговоре, эвфемистическое наименование заболевания. Часто название болезни в заговоре составное, более сложное, чем название в медицинских представлениях и верованиях. Как правило, в этих случаях к имени существительному (собственно наименованию болезни) прибавляется эпитет. Рассмотрим различные способы наименования болезней в заговорах и их воздействие на носителей этих имен. Обзор принципов наименования болезней осуществлен Л. Раденковичем (3), но только на южнославянском материале. Не оговаривая наших расхождений с классификацией Л. Раденковича, предложим свою.

1. Симптоматическая номинация. Болезнь называется:
- по способу воздействия на больного, по ощущениям, вызываемым болезнью: рус. грыжа (от грызть), словен. ghzenje v trebuhu; рус. утин "боль в спине* (от праслав. *tеti - 'резать'); трясавица, огневица, словен. mrzlica 'лихорадка*); рус. щипота, ломота 'боль; рус. колотье, словен. krot (от праслав. *krotiti), болг. клинаво дете, рус. усовье, серб. усов (от праслав. *sovati) 'колика, боль в животе*; рус. лиска (вероятно, правильнее лизка - от лизать) 'ожог или кожное воспаление*; рус. имена лихорадок: Ломея, Гнетея, Ледея и др.; рус. витряной перелом 'суставный ревматизм*; огник 'чирей, нарыв'; прострел 'острая боль, удар, паралич', темная вода 'глазная болезнь, слепота' и т. п.;
- по внешним проявлениям болезни (внешнему виду или поведению больного): болг. ечемик, ечумик, серб.} ечмичак, рус. ячмень, песий сосок 'ячмень', рус. сыпь; болг. сипка 'оспа'; рус. жаба 'отек горла', серб, ирвени ветар 'сыпь воспалительного характера на коже'; серб. жутица, рус. желтуха; болг. червена 'рожа', криксы, плаксы, заря вопека, заря крикса 'детский крик, бессонница', икота и т.д.
- по больной части тела: рус. дубоглот 'ангина, воспаление дыхательных путей, круп'; нутряная нутрянка 'опухоль в животе'; грыжа нутряная, костяная и др., серб, заушке; окобо/ьа; пробод; у стрел и т. п.

2. Номинация по источнику заболевания. В качестве такого источника может называться:
- место, откуда приходит болезнь, или время ее появления: рус. полунощница; прикос; (сглаз) нощной, дневной; серб, издат водени. горени. див/и и др., трубиный, окошечный, сенной [Майков, № 221]; при укусе змеи: рус. змея полевая, луговая, болотная, подколодная [Майков. №176], словен. zemeljski cry*; заря-заряница (в заговорах от детской бессонницы);
- персонаж, наславший болезнь: рус. жаба; навья или мертвая кость, словен. divje meso 'виды опухолей'; укр. вовчий лишай; словен. oslovski kaselj 'коклюш'; серб.: буба у глави, (болеет) од мечку; кроме того, в южнославянских заговорах характерно упоминание не самой болезни, которая при этом конкретно не определяется, а демонологического персонажа, ее наславшего: мора, бабице, вила, нежид и др. (ср. восточнослав. полуночница, ночница 'детская бессонница'). Для восточнославянских текстов это менее характерно, но также встречается: вражеское 'кликушество, падучая' (от враг 'черт'), лихой 'нарыв'. Ср. также общеслав. лишай (вероятно, от праслав. *Нспъ [Фасмер 2, 506]; ср. рус. лихой как одно из эвфемистических наименований дьявола); в восточнославянских заговорах характерно обращение к персонажам, которые выступают как источники болезней только в заговорах, но при этом не мыслятся реальными и не упоминаются в поверьях и медицинских представлениях: заря (в заговорах от детского плача);
- способ заболевания: рус. притча. при(т)чигце, притка (от праслав. *pritbknQti 'встретить); рус. огонь ожог"; рус. огонь, летучий огонь 'кожное воспаление*; общеслав. урок (от праслав. *гёШ 'сказать', ср. рус. оговор), рус. призоры (от праслав. *zreti 'смотреть') 'сглаз'; рус. встречно, с мужеска полу [Майков, № 224]; серб, (црвени) ветар: рус. витряной перелом 'суставный ревматизм'; серб, почудиште (ср. рус. обойкать 'сглазить' от междометия ой!); рус. исполох, испуг и т. п.

3. Комплиментарная номинация. Болезнь включается в систему человеческих отношений, приобретает черты человека: имя, родственные или дружеские связи с произносящим заговор: рус. кумуха; полунощница Анна Ивановна; змея Катерина; чирей Василий; заря-заряница, красная девица; родимые огневицы, родимые горячки; родимец, Кондрашка (Кондратий) 'удар, апоплексия, паралич'; млад младенец (заговор от «его» - «название, указывающее на происхождение болезни от злого духа» [Попов, № 52]); укр. гостец; серб, бабице (в заговорах обращение: ви, бабице, ви, дедице... [Раденкович, № 134]); издате, брате (в заговоре от издата [Раденкович, № 71]); это же значение имеют встречающиеся в южнославянских заговорах наименования, определяющие социальный статус болезни: бан, eojeoda, господар, калуфер [Раденкович 1996, 52] и т.п.

4. Пейоративная номинация противопоставлена предыдущему типу; это название болезни, «уничижающее», осуждающее ее: рус. пилоты 'змеи', ярыйярец и переярец 'наименование змеи' [Майков, № 186]; дочери (жены) царя Ирода 'лихорадки'; змей лютый; баенна нечисть, лихой нарыв на пальце; серб, под/ьуте (в заговорах обращение: л>ут под/ьут [Раденкович, № 183]); рус. лихорадка; общеслав. лишай (см. выше). Так же могут быть поняты наименования, определяющие этническую принадлежность болезни (всегда как чужую): Чивуткина, Татаркинэа [Раденкович 1996, 52].
В одном названии могут сочетаться несколько способов номинации болезней.

Название болезни может быть представлено субстантивированным прилагательным (трубиный, окошечный, сенной) или быть выраженным предложно-падежной конструкцией (с мужеска полу). Часто в заговорах к названию болезни добавляется эпитет, причем в таком сочетании основная смысловая нагрузка, как правило, падает на эпитет. При этом даже собственно номинативное значение часто может быть заключено именно в прилагательном, а не в существительном, которое определяется сюжетом заговора, обыгрывающим признак болезни, приписанный почти случайно выбранному предмету или лицу: в заговоре от црвеног ветра черный орел утаскивает красных цыплят [Раденкович, № 90], в заговоре от подьута пересыхает река Лутана и остается река Благана [Раденкович, № 185].

Упоминание названия болезни в заговоре не просто способ установления с нею контакта, оно само по себе служит средством воздействия на нее. Способ номинации в значительной степени определяет языковой механизм нейтрализации болезни и, соответственно, структуру текста.

Использование комплиментарной номинации может быть объяснено двояко. С одной стороны, называя болезнь ласкательными именами, применяя к ним термины родства и проч., человек задабривает ее, делает своей, т. е. не опасной. С другой, при таком наименовании персонаж заговора (болезнь или наславшая ее нечистая сила), получая человеческое имя, родственные, дружеские связи, общественный статус, социализируется, оказывается включенным в жизнь общества. Поскольку социальная организация, общественная жизнь, родство и кумовство суть признаки этого (человеческого) мира, болезнь переводится из разряда потусторонних в категорию «своих», т. е. безопасных.

Такой сюжетный способ «социализации» болезни менее характерен для восточнославянских заговоров и встречается в основном в текстах от детской бессонницы: заря-зареница, красная девица, твоему дитяти гулять хочется, моему дитяти спать хочется [РЗ, № 135]. Наоборот, пейоративная номинация отчуждает болезнь, подчеркивает ее принадлежность иному миру и, следовательно, неуместность в мире этом, наподобие того, как болезнь в заговорах либо упрашивают покинуть больного, либо повелевают ей сделать это.

Симптоматическая номинация соответствует народным медицинским представлениям, согласно которым зачастую лечатся именно симптомы болезни. Такой принцип обычно предполагает лечение similium similibus, причем симильность средств воздействия на болезнь определяется ее названием - как она воздействует на человека, так воздействуют и на нее: грыжу загрызают (Грызу грыжу у раба Божьего... [РЗ, № 1522]), утин секут (- Чего секешь? - А у тин секу. - А секи его ладом, чтобы не было веком [РЗ, № 1498]), колику (клинаво дете) лечат клином от ткацкого станка (5) , волчий лишай мажут волчьим жиром [ЭМЧ, 319, № 29], сглаз, который может быть следствием удивления (серб., болг. почудиште), лечат чудом (трьгнач ми е почюден старец в почюдна гора с почюдна брадва. . [Чолаков, 115, № 1]), боль (стрельбу, колотье) застреливают, закалывают (...ветряной мужичок, у него есть лук. Он стреляет, отстреливает, колет, откалывает... Так бы и у раба Божия не было бы стрельбы ни в белых руках, ни в резвых ногах... [РЗ, № 2183]) и т. п. В некоторых других случаях, наоборот, сам способ лечения определяет способ номинации: лиска (лизка = огонь) красна! Где лиска лизнет, там ожог пройдет. При этом плюют на ожог [Иванова, № 75]. Принцип лечения подобным может быть основан на представлении о том, что болезнь забирается упомянутым в заговоре уподобленным ей предметом или действием и возвращается в «родную» среду. На этом же основан механизм лечения змеиного укуса землей: земля землю любит (вариант: mpe,jede; [Раденкович, № 1-14 и др].).

Указание на источник появления болезни также связано с формулой отсылки болезни. Она отсылается к тому, кто ее наслал (апелляция к источнику в данном случае мотивирована родством названий), или туда, откуда она пришла: Дуб, дуб, возьми свой дубоглот... (от дубоглота, опухоли в горле; [Майков, № 60]); ...заря Вопска, заря Крикса, возьмите свой крик... (от детского крика; [Майков, № 57]); ...ако je нечастивник, у нечастивско да отиде, ако су ноИничине, нопу де си отиду... (от ветра; [Раденкович, № 125]). Бельмо (от белый) разрывает святый Юрый на билим кони, у билим брыли, з билыми хортамы [ЭМЧ, 39, № 42-1]. Коклюш (oslovski kaselj) в Словении (Козье) лечат молоком, в которое бросают 3 волоска осла и 3 волоска ослицы (6). Этот же механизм может быть представлен и на сюжетном уровне, когда названия самой болезни и ее источника не связаны общим корнем: ...все уроки, и все прикосы, и исполохи... отколь пришли, туда и пойдите: и от женки пришли - к женке пойдите, от бабки пришли - к бабке пойдите... (от сглаза [Иванова, № 119]).

Не менее распространен и противоположный способ воздействия на болезнь - когда симптом (часто приравниваемый к причине болезни) физически уничтожается действием или предметом, имеющим противоположное значение, или подменяется им: Сожжено не огнем, а золою (от ожога; [Майков, № 192]); Sveta Neza, svet Bostjan pa svet Florjan, nesite vodo, pogasite ta ogenj... (от ожога; [Novak, № 34]); Извела квочка девет пилета, на сви' девет крила црвена, на сви' девет ноге ирвене, на сви' девет глава црвена. Залете се црн орал, те однесе квачку с пилипи (от ирвеног ветра; [Раденкович, № 90]).

Таким же образом «удаляется» болезнь, насланная каким-либо, персонажем и содержащая в своем названии указание на него: уничтожается сам этот персонаж. Для лечения жабы «дуияат двумя пальцами правой руки, большим и мизинцем, крота или жабу, водят потом этими же пальцами по боковым сторонам шеи больного...'» (7). То же видим и в текстах заговоров: ...на этом дереве суховерьхе сидит птица - железны носы, щиплет, теребит жабу сухую и мокрую... [Майков, № 98].

Широко распространена в заговорах формула перечисления разновидностей одной болезни, обычно через нагнетание большого количества эпитетов, причем обычно в этих случаях название болезни повторяется многократно с разными эпитетами, как травило, однотипными, называющими источник появления болезни, органы, которые, предположительно, затрагивает заболевание, или какие-либо свойства самой болезни: strup... bodi kada ali kacon, bodi \\pera ali viper, bel ali bela, cm ali ста... (от укуса змеи; [Novak, № 7]).

Значительная часть компонентов таких перечислений не соотносится непосредственно с представлениями о болезнях и появляются исключительно в текстах заговоров: ...и модар ветар, и росан ветар, и жут ветар, и epyh ветар, и студен ветар, и клобучан ветар, и намерни ветар... (от црвеног ветра; [Раденкович, № 92]); загрызаю грыжу... пуповую и подпуповую, пятную и подпятную, глазную и подглазную, язычную и подъязычную [РЗ, № 1535]. Такое «конструирование» вариантов названия болезни позволяет создать «универсальный» заговор, который мог бы охватить максимально возможное число болезней или разновидностей одной болезни, не оставляя им возможности, не будучи названными, остаться в человеке.

Южнославянские заговоры содержат еще один механизм лечения болезней в связи со способом их номинации: эпитет, присоединяемый в тексте заговора к наименованию заболевания; впишет не характеризовать саму болезнь, а ожидаемый результат лечения: \pyca... ja те зовем сува [Раденкович, № 150]; моли чир [Раденкович, № 450] и т. п. Для восточнославянских заговоров такой способ номикащии и лечения болезней нехарактерен. Наряду с указанными способами лечения болезней в заговорах встречается и обратный - неназывание болезни, лишение ее имени: Усту, груднице!.. без име сте се растурили... [Ращенкович, № 416]. Поскольку имя воспринимается как неотъемлемая часть живого существа, лишение болезни имени равносильно ее умерщвлению.

Мороз А.Б.

  1. Толстой Н. И., Толстая С. М. Народная этимология и этимологическая магия // Толстой Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 317-332.
  2. Петров В. П. Заговоры // Из истории русской советской фольклористики. М, 1981. С. 98.
  3. Раденкович Л>. Народна баjаньа код оужних Словена. Београд, 1996. С 50-53
  4. Moderndorfer V. Ijudska medicinapri Slovencih. Ljubljana. 1964. S. 288a.
  5. Родопи: Традиционна народна духовна и социалнонорматнвна култура. София, 1994. С. 73.
  6. Moderndorfer V I judska medicina pri Slovencih. S 24-25.
  7. Попов Г Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1906 С. 209-210