С точки зрения стороннего наблюдателя, не погруженного в Традицию, посвящение есть религиозно-магический акт перехода человека из состояния с одним сакральным и социальным статусом в состояние другим таковым статусом. Вероятно, такая формулировка может стать самым общим определением понятия "посвящение", хотя она и отражает лишь "событийную" сторону феномена, не затрагивая самой сущности того, что происходит в ходе традиционных инициатических обрядов. Так или иначе, этому определению удовлетворяют два основных типа посвящения, известные в любом традиционном сообществе:

1. возрастные инициации, связанные с переходом человека из одной возрастной категории в другую, и
2. специализированные (кастовые) инициации, определяющие вхождение человека в то или иное объединение сакрального характера (каста, "тайный союз" и т.д.) и/или получение им доступа к того или иного рода магическим силам и сакральным ценностям (например, обретение "шаманского зрения").
   Подробнее

Основным источником информации о быте, традициях, верованиях и обрядах индейцев майя является труд «Сообщение о делах в Юкатане» Диего де Ланда Кальдерона[1] — второго аббата Юкатана, францисканца, проживавшего на Юкатане в 1549–1564 гг. Судя по некоторым календарным знакам в тексте, писать его он начал ещё в 1553 году и закончил только в 1566 году.

Отдавая дань уважения его серьезному отношению к описываемому и относительной беспристрастности, не стоит забыть, что Диего был ревностным католиком[2] и, даже стараясь быть объективным, многое воспринимал через призму христианских представлений и мифологии.

С давних времен человек серьезно относился к выбору имени для своего ребенка. Ведь в имени была заложена судьба – «как вы яхту назовете, так она и поплывет». Родителям хотелось давать своим детям красивые и яркие имена, выражая в них свою любовь, чаяния и надежды. Однако интуиция и печальные примеры подсказывали, что далеко не всегда это было во благо.

Если в семье часто гибли дети, родители прибегали к крайнему средству[1] – давали очередному новорождённому обережное имя, должное отвратить от малыша посланников смерти. Так было, например, в семье Караджичей: мальчика, впоследствии ставшего выдающимся сербским учёным, назвали весьма грозно – Вук, что на языке южных славян означает «волк»[2]. В основе подобных обережных имён (их называют еще «обманные») лежит вера в то, что нечистых духов можно ввести в заблуждение путём сообщения им заведомо ложных сведений о ребёнке. Так, например, наречение ребёнка грозным звериным (а также птичьим или рыбьим) именем могло наделяться следующими смыслами: мнимое лишение его человеческого статуса; превращение в звериное дитя, которое нечистую силу не заинтересует; устрашение грозным звериным именем неприятеля в лице нечисти; отдача ребенка под покровительство священного (тотемного) животного, чьи когти и клыки носимы как могучие обереги; наделение ребенка недюжинной звериной силой, выносливостью и здоровьем, чтобы тот мог противостоять негативному влиянию; отнесение его к категории «чужих», «не своих» (причем даже не людей, а диких животных).

(попытка реконструкции. См. Этнографическое обозрение. 1993. № 4.)

Инициационные обряды - и первобытности, и позднейших эпох - давно уже являются объектом исследования этнографов. Формы этих обрядов и значение их отдельных компонентов изучались главным образом на примере внеевропейских культур.

В меньшей степени в поле зрения ученых оказывались инициационные ритуалы европейских народов древности [1]. Обращались исследователи, как отечественные, так и зарубежные, и к древнеславянским инициациям [2], но проблема их реконструкции пока еще далека от решения.

«Родильнице предоставили на выбор любое из трёх, какое она хочет выбрать: Моккия, Соссия, или назвать ребёнка во имя мученика Хоздазата. «Нет, — подумала покойница, - имена-то всё такие». Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифиллий, Дула и Варахасий. «Вот это наказание, - проговорила старуха, - какие все имена; я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы ещё Варадат или Варух, а то Трифиллий и Варахасий». Ещё переворотили страницу - вышли: Павсикахий и Вахтисий. «Ну, уж я вижу, - сказала старуха, - что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий» (Н.В.Гоголь, «Шинель»)

(начало в выпуске 10 журнала «Родноверие»)

Жизнобудъ - от «жизнь» и «быть» или «будить». Грамота № 607/562, конец XI века, грамота из Старой Руссы № 16, первая половина XII. Невзирая на сравнительно небольшой временной промежуток, это не может быть один и тот же человек – новгородская, более ранняя, грамота сообщает об убийстве Жизнобуда. Ещё одно обстоятельство, связанное с этим именем – традиционно считается, что сложносоставные имена – такие как Ярослав, Доброгость и пр – свидетельствуют о высоком положении своих носителей. «Принято считать, что двуосновные имена носили люди с высоким социальным статусом. Б.О. Унбегаун пишет: «Этот тип имен за редким исключением имел отношение только к князьям, и поэтому часто назывался княжеское имя»» Тут же сложносоставное имя Жизнобуд носит человек, которого новгородская грамота прямо называет смердом.